Голос Аида смягчился и подобрел. В полумраке комнаты его бас рокочет, как перевалы на реке Стикс[20].
– Летел сейчас над твоими благословенными полями, и душа радовалась. Все так ухожено, облагорожено, будто ручки моей ненаглядной Персефоны[21] приложились к твоим угодьям.
В голосе, однако, звучат нотки ревности, будто Аид действительно подозревает, что Персефона, отпрашива ясь к матери на весенне-летний период, заглядывает по дороге и на поля Иару – места, отведенные для праведников и блаженных.
– Персефону я, поверь, сюда не зазываю, она и так снует между матушкой и тобой, стараясь угодить обоим, – с некоторым укором говорит Осирис. – А вот за великанов, которых ты ко мне толпами шлешь, спасибо. Молодцы ребята! Не брезгуют никакой работой, выносливы, неприхотливы, а главное – до наград не охочи, не то что несносные людишки. Те шагу не ступят, коль выгоды нет.
– Да уж, вконец испорченное племя, – проворчал Аид, кивая отсутствующей головой. – С тех пор как мы их заступника, Прометея[22], сослали на Кавказ, совсем от рук отбились.
– Снял бы ты, братец, свой колпак, – как можно мягче молвил Осирис, стараясь не обидеть гостя. – У меня здесь людей-то практически и нет, а от кого еще прятаться?
– Уж больно мы их изнежили, людишек этих несчастных, – продолжал ворчать Аид, снимая колпак, – не напугай их лишний раз, не прокляни… Школ понаоткрывали, где наши дети мозги свои сушат. И все не в коня корм, как говорит племяшка моя, Афина. А уж ей-то как обидно! Она, можно сказать, душу свою в них вложила, а они дичают на глазах.
Сняв шапку-невидимку, Аид мнет ее в руках, и по комнате разливается нежный цветочный запах.
Осирис морщится, учуяв земной дух.
– Что ты притащил с собой, Аид? Уж не букет ли цветов прячешь под своим плащом? Ты же знаешь, я не лю блю сорванных цветов. Я вообще противник преждевременной смерти, сам через это прошел. Хлебнул полной мерой, валяясь в Нильских болотах.
– Я с тобой о деле хочу потолковать, про эти чистки без разбору, про то, куда титанов разместить, а ты – «цветы»! Откуда у меня цветы!? – возмущенно вертит головой Аид, высматривая, нет ли в покоях вазы с цветами, поскольку цветочный дух явственно чует и он. – Я их вообще не выношу, ни живых, ни мертвых. Мусор один от них. Если бы не чистюля Маат, люди бы погребли нас под ними. Нашли моду – задаривать букетами да венками усопших. При жизни гроша ломаного не дадут, а как умер – самых редкостных цветов не пожалеют. – Аид поводит носом. – А ты прав, духом цветочным откуда-то веет!
Принюхивается, морщась, наконец догадывается поднести к носу свой колпак. Блаженная улыбка озаряет его лицо.
– Так это все Персефонушка! Как вернется от матери –