«Как я выгляжу со стороны?» – мелькнуло в голове. Люди спешат по своим делам – у каждого своя жизнь. Кто-то, как я, борется за чью-то жизнь. Кто-то несется к неожиданной удаче. А кто-то тащится, опустив голову.
Доктор, директор больницы в Суругадай, сразу согласился. Но обратно – снова ни экипажа, ни трамвая. Я бежал, задыхаясь, сердце колотилось.
«Она ждет… Борется…».
У дома брата меня догнала коляска доктора. Но во дворе было слишком тихо…
Мы опоздали. Она умерла полчаса назад.
– Послеродовое кровотечение, – объяснил доктор. – Малейшее промедление – смерть.
Ей было сорок два. Еще вчера вечером она работала по хозяйству. Родила ночью – ребенок здоровый.
Я не хотел видеть ее мертвой, но и не войти не мог. Комната наполнилась запахом смерти. Грудь еще хранила остатки тепла.
При жизни у нее было румяное лицо. Теперь, обескровленная, она стала серо-желтой, неузнаваемой.
– «Если я умру сейчас, это так глупо…» – были ее последние слова.
В них – вся горечь тех, кто уходит слишком рано. Вчера вечером – жива, на рассвете – нет. Дети, муж, родители остаются в этом мире, а она уходит во тьму.
«Это так глупо…».
Эти слова навсегда врезались в память тех, кто их слышал.
Мы с женой вернулись домой, подавленные. Я невольно оглядел лица детей: «Неужели кто-то из них может внезапно исчезнуть?».
Вскоре умер тот новорожденный. Потом – племянница. Потом друг за другом – несколько знакомых. За вторую половину года я побывал на семи похоронах.
Я понял: главный вопрос жизни – вопрос смерти. Вопрос бизнеса, кризиса, литературы – все упирается в смерть.
«Неужели несчастья бесконечны?» – думал я.
Но накануне Нового года из деревни приехала больная сестра. Вскоре она умерла в больнице.
– Хотела бы пожить еще три года… Но если уж смерть, то ничего не поделаешь, – говорила она.
До последнего часа, пока сознание не покинуло ее, она принимала лекарства, жадно глотая каждую каплю.
Человек борется за жизнь до последнего вздоха.
VI
Прости за длинное письмо, но я должен рассказать тебе еще об одном событии. Этой весной в Токио внезапно вспыхнула эпидемия ящура. Болезнь стремительно опустошала ряды скотоводов. За два месяца уничтожили двенадцать сотен голов. К счастью, моя ферма находилась в отдалении, но каждый день я получал по две-три открытки с сообщениями: «Вчера у такого-то забили двадцать голов, сегодня у такого-то – сорок». Семьдесят у одного, девяносто у другого… Жуткие картины вставали перед глазами. Въезд и выезд парнокопытных в городе запретили, хозяйства изолировались от внешнего мира. В животноводстве объявили военное положение.
Хотя моя ферма была вне опасности, я чувствовал себя в осаде. И, конечно, не мог оставаться равнодушным наблюдателем.
У скотоводов