– Вот бедняжка, перетрудилась она, – фыркнула мать. – Что ни артист, одно и тоже. Ну ведь строят рожи на камеру, телеса оголяют, а потом плачут, что это тяжёлый труд! Я вот весь день на ногах и работаю руками, и голову каждой клиентке мыть – кожа портится на руках, но я же молчу! Согласна со мной?
Ника едва не подавилась от неожиданности. Дожёвывая кусок, она активно закивала головой.
– Как поживает уборка?
Аппетит пропал.
– Пока никак. Я писала сочинение.
– Хотя бы тетради ненужные собери. Во вторник повезём макулатуру. Подай, пожалуйста, салат.
Ника повиновалась и удивилась:
– Вы же обычно с папой отвозите.
– Папа не сможет, ему нужно товар принимать, – мать разжевала ответ со вздохом, как нечто само собой разумеющееся.
– Весь день что ли?
– Да, весь день, – отчеканила мать, разрубая кочан и пресекая всякие возражения. – Это всё не так просто, как ты думаешь.
«Ладно заливать. Как будто я при этом ни разу не присутствовала».
– Я даже мелирование и стрижку перенесла, чтобы мы с тобой успели съездить.
– У меня во вторник театр, – возразила Ника и тотчас вспомнила, что никакого театра у неё больше нет. Впрочем, это мало кого волновало.
– Пропустишь один раз, ничего не случится. Или мне одной переть этот хлам от машины? Не хочешь меня пожалеть, пожалей окружающую среду. Будь добра, порежь сельдерей.
Ника перемялась с ноги на ногу. Ей вдруг захотелось рассказать о театре и пари, и про бойкот, и про свои идеи, и про выбранный университет… В этот момент мать с её маникюром, джинсовыми бриджами и повязкой вокруг копны идеально-уложенных белокурых локонов показалась чужой. Настолько чужой, что будто бы к ним на кухню ворвалась незнакомая женщина с улицы, даже не соседка и не троюродная сестра бабкиной племянницы. Ника отвела взгляд от её спины и принялась кромсать сельдерей.
Звезда в телевизоре продолжала щебетать с томными придыханиями, ножи стучали по доскам, шкворчала сковорода.
Едва Ника скинула сельдерей в салатник, по лестнице гулко стукнули чьи-то ноги. Сердце её сорвалось с положенного места, а по спине холодом шмыгнул первобытный страх за свою берлогу.
Телевизор зазвучал гитарными рифами из рекламы, и Ника грозно затопала в прихожую. На верху лестницы застыл Ваня с фотоаппаратом. С её фотоаппаратом.
– Кто разрешил? – гаркнула Ника, поднимаясь по ступеням.
– В смы… а… Ты чего? – опешил несчастный ребёнок.
– Это ты – чего. Что в моей комнате забыл?
– Ты это, ножик убери.
Ника посмотрела на свою руку, в которой до сих пор сжимала кухонный нож.
Она спустилась вниз, оставила холодное оружие на столике у входной двери и вернулась на лестницу с прежней претензией во взгляде.
– Не смотри на меня так, – попросил Ваня. – Нам просто…
– Не просто, – отрезала Ника. – Дай сюда.
Она попыталась выхватить у мелкого фотоаппарат, но тот прижал