Во время работы он забывал о моем присутствии, но в минуты отдыха он доставлял себе удовольствие мучить нас обеих.
При его издевательствах надо мной Таиса скорчивалась, как от боли.
Это продолжалось, слава богу, недолго.
На третий или четвертый день, вечером, собираясь в город, Таиса вошла ко мне в комнату.
Вошла такая маленькая, худенькая, в своем синем платье с белыми горошками.
– Варвара Анисимовна, – заговорила она. – Я пришла к вам с просьбой. Я девушка бедная, и занятия с Чагиным есть мой хлеб в данную минуту. Если бы вы были добры и согласились не присутствовать в те часы, когда Леонид Денисович отдыхает… а то мне придется отказаться от занятий и лишиться заработка.
Она говорила спокойно, глядя куда-то вверх, словно она говорила самые простые слова.
– Леонид Денисович всегда просит… – начала было я.
– А я вас прошу не приходить, конечно, если это возможно. Потому что мне не нравится служить игрушкой Леониду Денисовичу и изображать из себя какое-то орудие пытки для вас.
Я стояла, испытывая сложное чувство: мне хотелось броситься к ней и умолять ее спасти меня и в то же время хотелось задушить ее, эту мою совесть, которая пришла ко мне в виде маленькой синенькой фигурки.
Она смотрела на меня, а я отвернулась и указала ей рукой на дверь. Она и ушла.
Да, я была словно мертвая. Я никогда не стонала, не просила пощады… Только раз я не выдержала пытки и крикнула.
В конце августа Дора и Леонид собрались в Париж.
Перед отъездом он велел мне прийти к нему ночью в сад, и первые слова его были:
– Мне будет очень неприятно, Варвара Анисимовна, если вы меня разлюбите. Вы смотрите: сидите, вышивайте и думайте обо мне.
В Париж приезжать не думайте, это не в вашем стиле, Париж вам не идет, лучше подите в монастырь – фи, как это глупо: точно из Гамлета: «Ступай в монастырь, Офелия».
Нет в монастырь не ходите, а делайте, что вам нравится, только не смейте меня разлюбить.
– Как бы я этого хотела! – вырвалось у меня.
– А я не хочу… Смотрите, как по́шла и традиционна обстановка нашего свидания: душная ночь, луна, сад. И если бы мы с вами упали друг другу в объятия, вышло бы страшно шаблонно, но мне все же хочется, чтобы у вас остались хоть какие-нибудь воспоминания о нашем свидании. Я разрешаю вам целовать меня сколько хотите.
…И я целовала его. Целовала его руки и ноги, а он был холоден, спокоен и не возвратил мне ни одного поцелуя.
Я пережила в эту ночь что-то ужасное, похожее не то на экстаз, не то на отчаяние, и он оскорбил меня так, как еще не оскорблял.
Он встал со скамьи и, отстранив меня, сказал со спокойной насмешкой:
– Довольно, Варвара Анисимовна, вы делаетесь уже чересчур предприимчивой.
Я давно уже перестала чувствовать оскорбления, но тут я упала лицом в траву и застонала.
Он молча постоял надо мной несколько минут и вдруг заговорил:
– Как