А потом случилось то, что должно было случиться.
Одна из воспитательниц – пожилая женщина с вечно строгим лицом, будто сделавшая своей миссией накормить всех детей подряд – вдруг решила, что моя мать просто выдумала болезнь. Она подозвала меня, ласково улыбнулась, словно пыталась приручить дикого зверька, и протянула булочку с вареньем.
Я помню этот момент до мельчайших деталей.
Запах был слишком резким. Липкая сладость с кислинкой ввинтилась в нос, ударила в мозг – и меня сразу замутило. Но воспитательница смотрела так, будто ждала от меня чуда. Осторожно, с замиранием сердца, я откусил крошечный кусочек. Проглотил. Сначала – ничего. А потом мир резко накренился. Желудок сжался в судороге, в горле запершило, и я, шатаясь, побежал прочь.
Меня вырвало у качелей. Прямо на гравийную дорожку.
Крики. Суета. Запах железа во рту. Воспитательница вскочила, что-то лепетала, потом стремительно повела меня к маме – той самой, с которой ещё пять минут назад уверенно что-то обсуждала. Теперь её лицо побледнело. Она металась взглядом между мной и моей матерью, пытаясь объясниться.
Мама молча выслушала, а потом ровным голосом сказала:
– Завтра он не придёт. У него будет болеть живот.
Она была права. Вечером меня скрутило так, что я лежал, свернувшись калачиком, и даже не мог плакать. Боль растекалась по животу вязкой, тянущейся волной. Мама сидела рядом, гладила меня по волосам, поила отварами, что-то тихо напевала.
Тогда я окончательно понял: я другой. Я никогда не смогу есть то, что едят остальные.
После этого я начал учиться маскироваться. Научился подавлять рвотные позывы, если кто-то пытался меня угостить. Брал конфеты и прятал их в карман, чтобы потом незаметно выбросить или отдать. Почему-то взрослые всегда хотели меня накормить.
Постепенно я понял: запахи еды никуда не денутся. Они везде. В руках людей, в воздухе, даже в волосах. И мне оставалось только терпеть.
Я не знал тогда, что впереди нас ждёт бесконечная дорога. И что терпение станет моим самым ценным навыком.
Но еда была не единственной моей странностью.
С самого детства я замечал, что моё тело отличается от других. Сначала – мелочи: я быстрее бегал, дольше мог висеть на турнике, почти не уставал. Но с возрастом разница становилась всё очевиднее. Я был как бы… не таким, как все.
Я был сильнее большинства детей. Легко мог сломать толстую ветку, с которой другие мальчишки возились по десять минут, не в силах даже сдвинуть её с места. Однажды, когда мне было около девяти, я поднял велосипед и перевернул его одной рукой. Даже не напрягаясь. Моя реакция была такой быстрой, что я ловил падающие предметы раньше, чем люди замечали, что что-то уронили.
Мне часто говорили: «Ты быстрый»,