– Шатай, дай пояс!
И снова никто не перечил девице. Она подошла к раненому и принялась перевязывать руку. Шлях глядел на нее недобро, но не мешал. После Крапива опустилась на колени. Мало привычных ей росточков пробивалось сквозь твердую землю, а дальше в степи небось и вовсе ничего не останется, но слабое пение заслон-травы лекарка расслышала. Она на четвереньках, словно зверь какой, поползла к ней.
– Она у тэбя нэздорова умом? – спросил Кривой. Спросил равнодушно, дескать, невеликая беда.
Шатай развел руками:
– И что с того?
Отыскав нужную травку, Крапива бережно оборвала лепестки – мелкие да сухие, не то что дома, но для дела годились. Размяла их прямо в ладонях. Кто другой не управился бы, не сумел договориться со своевольным цветом, но Крапива не сомневалась. Она вытащила из костра головешку и обмазала ее кашицей, подала край одеяла Бруну:
– Зажми зубами.
Тот нехотя обратился к Шатаю:
– Скажи своей жэнщинэ, что я нэ боюсь боли.
Но Крапива не стала дожидаться, пока шляхи меж собой договорятся. Она легонько стукнула краем головешки Бруна в лоб:
– Сожми, сказала!
Делать нечего, пришлось покориться.
Когда лекарка убедилась, что замкнула кровь, а чудодейственная травка не допустит в рану заразы, тогда только заметила, как странно глядит на нее Кривой.
– Я лекаркой в деревне была, – объяснила она. – Травы слышу…
Шатай же буркнул:
– Утром пойдем к вождю.
Когда по дну котелка заскребли ложки, а горизонт зазолотился, шляхи только устраивались на ночлег. У каждого имелось тонкое одеяло, в которое они заворачивались, точно гусеницы в кокон. Имелись и особым образом выделанные шкуры, ставшие почти невесомыми. Их шляхи приторачивали к седлам и доставали, когда разбивали лагерь надолго либо когда стояла непогода. Нынче же обходились без них. Все это Крапива, конечно, только слышала. Кто ж знал, что доведется своими глазами поглядеть…
Одеяло Шатай вынул еще в дороге и укутал им Крапиву, чтобы не пораниться. Сейчас он опять отдал его девке.
– А ты?
Шлях пожал плечами:
– Привычэн.
Он вытянулся на земле с нею рядом, но так, чтобы даже сквозь одеяло не коснуться. Лицо Шатая было безмятежно и спокойно. Он не походил на жителя Мертвых земель. Темные волосы соплеменников быстро становились жесткими, пропитывались пылью и потом. Шляхи заплетали их в косы, но и те всего больше походили на паклю. Шатай же словно из бани не вылезал: светлоглазый, светлоликий, с мягкими соломенными локонами. Немудрено, что Брун задирал его: у Шатая разве что на лбу не было написано «чужак». Но все ж душою он был шлях: Крапива хорошо помнила, как может перекосить его ярость боя. Разве не Шатай разрезал острым мечом живот тяпенскому красавцу Холодку? Разве не он плясал в танце с Хозяйкой Тени? Шлях может быть сколь угодно добр к ней, Крапиве, но все ж он остается шляхом. А они не ведают пощады. Не пощадят и ее, коли поймают на задуманном.
– Чэго нэ спишь?
Девица вздрогнула: она-то решила, что Шатай задремал.
– Что