Подобно пловцу, вынырнувшему из волн и обнаружившему перед глазами нечто неожиданное – к примеру, летнее солнце, облако либо вершину дерева, – Шелк обнаружил, что взгляд его устремлен прямо на лихорадочно-алые, полные, нежные, словно девичьи, губы Мускуса.
Дабы приглушить страх, он велел себе подождать, пока Мускус не подаст голос, однако Мускус молчал, и тогда Шелк, кое-как собравшись с духом, заговорил сам:
– Меня зовут патера Шелк, сын мой.
Тут подбородок его задрожал так, что, прежде чем продолжать, пришлось изо всех сил стиснуть зубы.
– Мой мантейон на Солнечной улице… вернее сказать, мантейон сей уже не мой. По данному поводу мне и необходимо повидаться с Кровью.
Миловидный мальчишка в стекле безмолвствовал и даже не подавал виду, что слушает. Опасаясь вновь напороться на его пламенный, шальной, немигающий взгляд, Шелк оглядел комнату за спиною мальчишки. Краешек гобелена, угол картины, уставленный бутылками стол, пара украшенных тонкой, изящной инкрустацией кресел с мягкими спинками темно-алого бархата и ножками в тон…
– Кровь приобрел наш мантейон в собственность, – пояснил он одному из этих кресел. – Точнее сказать, очевидно, погасил недоимки, после чего ему и передали право собственности. На ребятишках это скажется – хуже некуда. Естественно, и нас очень огорчит, но ребятишек – особенно… если только дело не удастся решить полюбовно. У меня есть несколько предложений, и я хотел бы…
У края стекла возник подошедший к Мускусу штурмовик в серебристых конфликт-латах. Обнаружив, что Мускус едва достает макушкой ему до плеча, Шелк слегка опешил.
– Еще компания у ворот, – доложил штурмовик.
– Уверен, – зачастил Шелк, – ради твоего же блага… то есть ради блага Крови, еще вовсе не поздно достичь какого-нибудь компромисса. Понимаешь, один из богов…
Миловидный мальчишка в стекле рассмеялся, щелкнул пальцами, и стекло потемнело.
IV
С ночной стороны
За город они выбрались довольно поздно. Небесные земли за черной полосой тени сделались столь отчетливыми, яркими, какими Шелк (обыкновенно ложившийся рано, а просыпавшийся с ростенью) их, пожалуй, не видывал никогда. В их дивной красоте тонули все мысли, и Шелк глядел, любовался ими под цокот копыт, позабыв обо всем на свете. Вон безымянные горы, до краев заполняющие необъятными черными тенями нетронутые, неприступные долины… а вон саванна, и степь, и прибрежная равнина, окаймляющая воды озера, наверняка куда глубже, обширнее озера Лимна… и все это высилось куполом в сумрачном небе ночи, залитое сиянием солнца.
Ведя его за собою грязными, не на шутку опасными улочками Орильи, Чистик заметил:
– Ох и чудные же вещи, патера, порой происходят на ночной стороне! Ты о них, надо думать, понятия не имеешь, но уж поверь: слово-лилия.
– Имею,