Чистик негромко рассмеялся. Сердечный, дружеский, его смех неожиданно пришелся Шелку по душе.
– Я поначалу счел это ужасным унижением, – продолжал Шелк. – Случилось все в фельксицу, в день Фельксиопы, и я на коленях благодарил ее за то, что несчастная мать моя не дожила до этого дня и ни о чем не узнает. Думал, видишь ли, что она, прослышав о моем позоре, была бы страшно уязвлена, как и я сам, но теперь-то понимаю: мать разве что посмеялась бы надо мной…
Сделав паузу, он поднес к губам небольшой изящный бокал, стоявший перед ним на столе. Надо же: похоже, бренди, причем неплохой!
– И охотно позволил бы Склеродерме выкрасить меня синькой и проволочь в таком виде из конца в конец Аламеды, только б вернуть к жизни мать, – закончил он.
– А я родной матери не знал никогда. Мне мать заменила майтера Мята, – признался Чистик. – Я ее так и звал, матушкой: она позволяла, если мы оставались одни. Года два, наверное, так перед самим собой притворялся… она тебе не рассказывала?
Шелк отрицательно покачал головой.
– Впрочем, – добавил он, – майтера Мята вроде бы говорила нечто в подобном роде… но, боюсь, я не уделил ее словам особого внимания.
– А вообще нами, мальчишками, Старик занимался сам. В строгости нас воспитывал и, по-моему, правильно делал. Уж я-то знаю: сколько перевидал тех, кого в детстве баловали…
– Не сомневаюсь.
– Случается, думаю про себя: надо бы, надо бы ножом ее, чтоб и ее, и разговоры ее выкинуть из головы, понимаешь?
Шелк молча кивнул, хотя и сомневался, что крепкий, плечистый малый, сидящий напротив, разглядит кивок.
– По-моему, даже лучше, чем ты. А еще точно знаю, что на самом деле ты ее пальцем не тронешь – или же если и пойдешь на убийство, то не по сей причине. Конечно, я не прожил и половины лет, прожитых патерой Щукой, и не наделен хотя бы десятой долей его мудрости, но это знаю наверняка.
– Хм… а вот я бы не поручился.
Однако Шелк промолчал, не сводя глаз с бледного, расплывчатого пятна – с лица Чистика над столом. На миг ему почудилось, что невидимое, призрачное лицо собеседника вытягивается в длину, будто медвежья или волчья морда.
«Пожалуй, этот человек назван Чистиком не с рождения, – подумал он. – Скорее он выбрал себе имя сам».
С этими мыслями он представил себе майтеру Мяту, ведущую маленького Чистика в класс на цепочке, а после – майтеру Розу, предрекающую майтере Мяте, что Чистик, выросши, явится за ее жизнью… и сделал еще глоток, дабы выкинуть этакие фантазии из головы. Скорее всего, Чистиком его назвала мать: ведь маленькие чистики с озера Лимна не умеют летать, и потому матери нередко называют так сыновей в надежде, что те никогда в жизни их не покинут… однако мать Чистика, очевидно, умерла, когда он был совсем мал.
– Что ж, ладно, однако не здесь же, – решил Чистик, пристукнув по столу кулаком, отчего стол чудом не опрокинулся. – Приду послезавтра, в сциллицу, тогда меня и исповедуешь. Идет?
– Нет, сын