Шелк, хмыкнув, пожал плечами. Особняк Крови, вне всяких сомнений, следовало искать где-нибудь на Палатине: представить себе человека, разъезжающего в собственном пневмоглиссере, живущим где-то еще, ему если и удавалось, то с очень большим трудом. С наступлением темноты Палатин наверняка будет кишмя кишеть городской стражей – и пешей, и конной, и на боевых пневмоглиссерах. Там небось попросту ногой дверь в дом не вышибешь, как поступают дюжины грабителей в этом квартале каждую ночь. Там такой номер не пройдет ни за что, однако…
Однако что-либо предпринять следовало обязательно, причем немедля, сегодня же, а ничего другого в голову не приходило.
Повертев в руках четки, Шелк спрятал их обратно, в карман, снял с шеи серебряную цепочку и пустотелый крест Паса, благоговейно уложил то и другое перед трехстворчатым переносным святилищем, сунул в небольшой, изрядно потертый пенал, верно служивший ему еще в схоле, пару свернутых вчетверо листов чистой бумаги, а пенал отправил в просторный внутренний карман риз. Что еще? Пожалуй, надо бы чем-то вооружиться, а уж какой-нибудь инструмент потребуется наверняка.
С этими мыслями Шелк спустился вниз, в кухню. Из угла с пахучим мусорным ведерком донесся негромкий шорох. Ну, разумеется, крыса… а он опять, в который уж раз, позабыл наказать Бивню изловить для нужд мантейона змею из тех, что поддаются приручению!
Отворив скрипучую дверь кухни, он вновь вышел в сад. Снаружи почти стемнело, а к тому времени, как он, миновав восемь улиц, дойдет до Орильи, станет совсем темно. Предвечерний дождь прибил пыль, и воздух, не становившийся столь прохладным многие месяцы, очистился, посвежел. Быть может, осень наконец-то соизволила явиться на смену лету?
Отпирая боковую дверь мантейона, Шелк подумал, что должен бы дико устать, однако усталости не чувствовал. В самом ли деле именно это, безоглядное стремление в бой, и требуется от него Иносущему? Если так, его служение – сущая радость!
Жертвенный огонь угас, и мантейон освещало лишь серебристое мерцание Священного Окна да потаенное пламя пузатой лампадки синего стекла меж стоп Эхидны – лампадки майтеры Розы, наполненной каким-то разорительно дорогим благовонным маслом. Приторный аромат разбередил, взбудоражил память.
Хлопнув в ладоши, Шелк зажег немногочисленные исправные светочи и принялся ощупью искать в тени узкий топорик на длинной рукояти, которым колол черепицу и забивал кровельные гвозди. Отыскав инструмент, он опробовал пальцем остроту лезвия, со всем тщанием заточенного только сегодня утром, и сунул рукоять за пояс.
«Нет, – решил он, пройдясь взад-вперед и пару раз присев, – так не годится».
Конечно, в чуланчике палестры имелась ржавая пила, но с укороченной рукоятью топорик