Стоя на кухне, вспоминаю о том, что ничего не ела со вчерашнего дня, но тут же снова отвлекаюсь на спор следователя и адвоката.
– Как ты вообще здесь оказался? – мрачно досадует Прокопьев. – У тебя же кабинет в Находке.
– Был неподалёку. Как чувствовал, что придётся поработать на выходных, – произносит Денис Станиславович, а поймав мой любопытный взгляд, добавляет: – Валерия Игоревна, обыск скоро подойдёт к концу, вам лучше переодеться.
Этот совет вызывает у следователя очередную волну негатива:
– Только я здесь могу давать подобные разрешения, Лазарев!
– Ну так дай, – невозмутимо пожимает плечами адвокат. – Или ты мою подзащитную в отдел на допрос в халате пригласишь? А мне пока предъяви всё, что изъял. И протокол покажи, я туда замечания впишу.
Переодеться я бы не отказалась, но без разрешения не решаюсь. Жду, что скажет следователь, но он молчит почти минуту. Кажется, у него от злости даже волосы наэлектризовались.
– Волков! – нервно рявкает он наконец. – Проследи, чтобы подозреваемая переодевалась, а не препятствовала следствию.
Алекс выглядывает из кухни. Но смотрит не на Прокопьева, а почему-то на Лазарева. Тот, в свою очередь, поворачивается ко мне и едва заметно кивает.
– Идите, Валерия Игоревна.
Присутствие Лазарева и его уверенность заставляют меня воспрянуть духом. С его появлением меня заслонил от присутствующих невидимый щит, надёжный и прочный. Вселяющий надежду на то, что я сумею справиться со сложившейся ситуацией. И я поднимаюсь по лестнице, не столько слыша, сколько ощущая присутствие Алекса за моей спиной.
Застываю на пороге спальни и на мгновение задерживаю дыхание. Мой спутник тоже останавливается, но комментировать происходящее не спешит. Уезжая на девичник вчерашним утром, я оставила здесь чистоту. Сейчас шкафы гардероба напоминают выпотрошенных рыб. Часть вещей, вместе с вешалками, мятой охапкой брошена на кровать вперемешку с косметикой, вытряхнутой из ящиков туалетного столика. На светлом ковролине темнеют следы обуви и выделяется ярким пятном разбитая палетка разноцветных теней. Перевёрнут органайзер с нижним бельём и растрёпаны книги на прикроватной тумбочке.
Хочется расплакаться, но я держусь. Не сейчас. Не при нём. Не так. Я всё выдержу, а плакать буду потом. И я решительно вхожу и с демонстративной бесстрастностью выуживаю из устроенного при обыске бардака сначала бельё, а потом широкие бежевые джинсы и такого же оттенка лонгслив.
Ощущаю себя максимально беззащитной и разбитой. Словно это не вещи мои беззастенчиво трогал кто-то чужой и незнакомый, а меня саму. Не дом мой верх дном перевернули, а меня саму перевернули вниз головой и потрясли, чтобы наверняка вывести из равновесия. Теперь внутри такая слабость, как когда я две недели лежала с температурой при ангине. И брезгливость такая, как будто я в грязи с ног до головы, и