гражданства и звания патриция, призывают меня управлять республикой по тем же принципам, какими руководствовались они сами, и подражать им, перенося сюда всё лучшее и совершенное, где бы оно ни находилось. Кто не знает, что Юлии пришли к нам из Альбы, Корункании – из Камериума, Порции – из Тускула! И, не углубляясь в древность, Этрурия, Лукания и вся Италия уже давно поставляют нам сенаторов. Мы даже расширили границы Италии до Альп [36], чтобы включить в государство не только отдельных лиц, но целые народы и племена. Ничто так не способствует укреплению внутреннего спокойствия и нашей власти, внушающей уважение иностранцам, как наши колонии, рассеянные по всему миру и смешанные с лучшими представителями местных народов. Разве мы раскаиваемся, что приняли из Испании Бальбов, а из Нарбоннской Галлии – многих знаменитых мужей? Их семьи остались среди нас и ничуть не уступают нам в любви к нашей родине, ставшей и их родиной. Что погубило лакедемонян и афинян, несмотря на их военное могущество, как не их смехотворная ревность к праву гражданства, из-за которой они исключали покорённые народы из своих городов и всегда обращались с ними как с чужеземцами? Напротив, наш основатель проявил столь превосходную мудрость, что часто один и тот же день видел один и тот же народ и врагом, и гражданином Рима. У нас были цари-чужеземцы. Даже допущение сыновей вольноотпущенников [37] к магистратурам – что некоторые считают новшеством нашего времени – имеет примеры в древности.
Мне возражают, что мы воевали с сенонами. Но разве вольски и эквы никогда не сражались против нас? Наш город был взят галлами. Но мы давали заложников этрускам, а самниты заставили нас пройти под ярмом. В конце концов, если вспомнить все наши войны, ни одна не была завершена так быстро, как та, что сделала нас властителями Галлии. И со времени её покорения непрерывный и нерушимый мир свидетельствует о преданности этих народов. Они переняли наши нравы, изучили наши искусства, смешали свою кровь с нашей через браки. Позволим же им приносить нам своё золото и богатства, вместо того чтобы владеть ими единолично и без нас. Сенаторы, всё, что теперь считается древнейшим, когда-то было новым. Плебеи получили доступ к магистратурам после патрициев, латины – после плебеев, прочие народы Италии – после латинов. То же будет и с нынешним установлением. Со временем оно обретёт почтение, подобающее древности, и то, что мы сегодня подкрепляем примерами, само станет примером.
Эта речь, вложенная Тацитом в уста Клавдия, может считаться сокращённым изложением той, которую император действительно произнёс в сенате. В этом легко убедиться, сравнив её с подлинным фрагментом речи Клавдия, сохранившимся до наших дней в лионской ратуше и включённым Юстом Липсием в его комментарии к Тациту. Там мы находим и опровержение упрёка в новшествах ссылкой на перемены в управлении Римской республики, и довод, основанный на неизменной преданности Галлии Римской империи
