– Как вы могли?!
У меня на глазах слезы, я принимаюсь разглядывать свои туфли – мэриджейны на каблучке – и елозить подошвой по деревянным доскам крыльца. Джозеф с силой – мне даже кажется, до боли – трет костяшки пальцев друг о друга.
– Не знаю, что и сказать… Томми ведь не отступается. Я говорил, мол, давай подождем, посмотрим, что к чему, а он как заладил: надо поступать по-мужски, я все равно уйду добровольцем хоть с тобой, хоть без тебя… А одного я его не отпущу, ты и сама бы этого не хотела.
Теребя волосы, я опускаюсь на ступеньки крыльца.
– Снова с тобой прощаться? С вами обоими? А если что-то случится?
Джозеф садится рядом, зажав пальцы между коленями. Его нога в нескольких дюймах от моей, но он не придвигается ближе, и я ощущаю расстояние между нами так же ясно, как чувствовала бы его прикосновение.
– Не знаю… Я очень серьезно к этому отношусь и понимаю, как все может обернуться. Пойми, он мне тоже как брат! Мне больно от мысли, что я от тебя уеду, но я себе не прощу, если с ним что-то случится, пока я тут отсиживаюсь!
Я заливаюсь горючими слезами, потом делаю попытку продышаться. Джозеф нежно обнимает меня сильными руками и целует в щеку.
– Не плачь, ну пожалуйста!
Я впервые встречаюсь с ним взглядом и натыкаюсь на нечеткий контур своего отражения в глубине его карих глаз.
– Когда вы уезжаете?
– Через две недели.
– Две недели?!
– По-другому нельзя.
– Я вернулась домой, чтобы побыть с тобой! – умоляющим тоном говорю я.
– В смысле? – удивляется Джозеф. – Школа закончилась, вот ты и вернулась.
– В Бостонской консерватории было место – не знаю, может, я бы и не поступила, конечно, – но я отказалась, потому что это еще на четыре года там оставаться.
– Ты о чем?
Он отстраняется, в замешательстве хмуря брови.
– Я могла остаться в Бостоне. Что мне здесь делать, если ты уезжаешь?
– Здесь вообще-то твой дом, – отвечает Джозеф. – Я скоро вернусь, не успеешь и глазом моргнуть, и мы с тобой заживем ровно с того момента, на котором остановились.
Теперь я рыдаю, не стесняясь. Я думаю о том, что я потеряла и что мне еще предстоит потерять, и с трудом выговариваю:
– Снова прощаться – это невыносимо!
Джозеф держит ладонями мой дрожащий подбородок и большими пальцами вытирает размазавшиеся по щекам слезы.
– А мы и не будем.
Он прижимает меня к себе, я утыкаюсь ему в плечо, оставляя на рубашке мокрые разводы, и стою так, пока не успокаиваюсь.
Джозеф и Томми уезжают туманным, дождливым утром. Над Лонг-Айлендом висит поднимающаяся от пролива дымка, Бернард-Бич плохо видно за струями дождя. Томми в парадной форме. Папа с крыльца отдает ему на прощание честь, мама, сияя от гордости, целует в щеку. Носовой платок у нее просто для красоты, он абсолютно сухой. Их сын, местная звезда, вот-вот станет настоящим героем.
Заходим за Джозефом