– Ну, парень, котлеты у тебя просто во рту тают. Ты как делаешь-то?
– А и не знаю, как делаю, как внутри себя чувствую, так и делаю.
Эту его чуйку очень быстро заметил Мокий Иваныч, повар кабака, и уговорил хозяина, чтобы тот взял парнишку ему в поварята. Очень скоро слава о вкусноте обедов пошла далеко за пределы городка. И заведение, расположенное на окраине возле почтового тракта, быстро стало знаменитым. Ямщики и почтовые старались так подгадать поездку, чтобы обед пришёлся аккурат в этом городке. Да и пассажиры очень быстро разнесли славу по городам и весям.
Потом случилось несчастье, утонул Мокий Иваныч по пьяному делу. На его место, не задумываясь, хозяин определил долговязого юношу, который за пять лет своего подмастерья успел в совершенстве овладеть поварским мастерством.
Кто только не переманивал Фёдора. Ему предлагали место даже в лучшем ресторане Вологды, но он неизменно отказывался, объясняя, что никак не оставит матери и младшей сестрёнки. И никто не знал, что настоящей причиной его отказов был Семён Моковнин, теперь уже семинарист и, как ни странно, тайный друг Фёдора. Тайный, потому что не принято было дворянам дружить с низшими чинами.
Познакомились они в церкви, где Фёдор оставался помогать после вечерни чистить подсвечники на солее и заправлять лампы на клиросе. К церкви приохотила его мать, истовая православная, что особенно в ней развилось после смерти супруга. Семён же пользовался этой новой дружбой, чтобы помогать своей обнищавшей семье. Когда под покровом темноты он навещал Фёдора в кабаке, тот всегда приготовлял для него угощение, да ещё и с собой давал продукты.
Мать Фёдора этой тайной дружбы не одобряла, чувствуя что-то неладное, какую-то нечистоту. Тут, нужно сказать, она не ошибалась, потому что Фёдор проявлял какую-то совсем болезненную привязанность к Семёну. Он краснел при появлении товарища, ему становилось трудно дышать, и малейшее прикосновение руки или плеча доставляло странную сладость. Самое интересное, что Фёдор так и представлял себе чувство дружбы, взрощенный матерью во внимании и ласке, которая не жалела нежных чувств по отношению к своему любимчику, единственному сыночку, который был как две капли воды на батеньку похож.
Семён, более искушенный в тонкостях подобного рода, понимал про Фёдора то, что тот, по искренности и неведению своему, вовсе не понимал про себя, и, не особенно отягощаясь совестью, пользовался этой слабостью товарища в полной мере для решения своих проблем. То, что Фёдор в этих вопросах был совершенное белое пятно, целомудренное и не замаранное, Семён тоже понимал, что очень облегчало потребительские продовольственные цели.
Перед отъездом в семинарию Семён уговорился с Фёдором, что непременно после обучения сюда вернётся, и чтобы Фёдор пока присмотрел за его осиротевшим