«Уф, кажется, всё в порядке…» – полегчало Семёну, и он, подобострастно пригнувшись над ручкой своей благодетельницы, приложил её к своим устам со всей бережностью и почтением.
– Как я рад видеть Вас, моя матушка, моя благодетельница, ангел во плоти! – завёл Семён свою сладкую речь, чем доставил хозяйке океан невыразимого удовольствия.
– Да что вы, голубчик, какой же я ангел? Глянь, какие кулачищи, да и синяки у дворовых моих не сходят.
– Вы же без гнева, без гнева, добрейшая Катерина Петровна! А это прощается у Господа.
– Да как же без гнева? Бывает, и осерчаю. Но больше-то для порядку, конечно, для воспитания. Тут уж лукавить нечего.
Катерина Петровна быстро распорядилась, чтобы накрыли стол, да получше. И вышколенная горничная сновала с кухни в столовую с поразительной и неслышной скоростью, стараясь не поворачиваться к гостю синеющей скулой.
– Вот, сердце моё, прошу отведать что Бог послал, – и совершенно растаявшая купчиха смотрела, как стрункой встал её любимец на молитву, кладя крестное знамение основательно, а не абы как. И его медовый голос вознёс бедную Катерину Петровну чуть ли не в небесные пределы.
– До чего же красиво молитесь, просто ангельски! – восхищенная хозяйка лично ухаживала за гостем, накладывая ему на тарелку из блюда янтарный кусок осетрины.
Через час совершенно объевшийся Семён, которого неотвратимо клонило в сон, силился из последних сил не уснуть под непрерывный стрёкот Катерины Петровны, решившей отчего-то обсказать ему все события провинциальной жизни за тот период, пока семинарист отсутствовал в родном городке. Окончилось это полной победой сна и Катерины Петровны, потому что Семён всё-таки уснул в мягких креслах, куда они пересели после обеда.
– Уснул, ангел. Умаялся… Слышь, ну-ка, принеси подушку-думку и плед, – и охваченная нежностью купчиха лично укрыла гостя пледом, подложив ему под щёку маленькую подушку, а потом ещё целый час любовалась тонкими чертами лица и ровным дыханием спящего юноши.
– Да ну его, этого старца. Ну, ошибся он, может быть. Ведь тоже человек. Всё-таки не может быть зла в этом юноше, никак не может. К тому же по духовному пути пошёл, семинарию окончил. Завтра же позову стряпчего, пусть готовит бумаги на усыновление. Думаю, что ангелок не откажется. Сирота ведь, чистая сирота… – И Катерина Петровна смахнула с левой щеки крупную слезу.
Через час бодрый и наново голодный Семён открыл глаза.
– Ой, как стыдно, матушка, как стыдно! Ведь не дослушал вас, уснул. Совестно.
– Что вы, сердце моё, да это же так было хорошо, по-домашнему. Где ещё так поспать, как не у своих. Я же тебе вместо матери теперь, – утешительно произнесла Катерина Петровна, заметив невольно, как Семён бегло посмотрел в сторону обеденного стола.
– Эй, ну-ка чаю подать, –