Не то, чтобы Петр был плох, а был он никаков. Порядки в семье заводила свекровь, женщина суровая и едкая. Под ней ещё три невестки ходило. В семье её мужа всё парни рождались. Отделились они только тогда от родителей, когда Федьке, первенцу, был уже шестой годок. Сразу после сенокоса срубили обыденно* просторный дом на краю села. Тут и пригодились Серафиме её холсты да вышиванья, подушки, да одеяла. Уж супруг у неё был обшит лучше всех. Да и у самой на каждый подобающий случай был свой наряд, чин по чину, а не абы как. Льняные холсты… Вот и скатёрка была оттуда, от той весны, от счастливого девичества, а не от несчастного замужества. Сгодились ей на беду три траурных наряда – до девятого дня, с девятого до сорокового, и с сорокового на год. Всё по чину, как положено…
В тот год, когда ушли они на отдельное житиё, родилась у них девочка, вся красавица, в мать. Назвали Евдокией, Дуняшей, значит. А ещё через год утонул Пётр. Тут-то и оценила Евдокия, насколько близким и необходимым стал ей, казалось, не любимый супруг, как драгоценны были его молчаливые подарки на все праздники, ежедневная помощь по хозяйству. Смирный был, к рюмочке не прикладывался, с мужиками не баловался, чужих баб не щупал. Такого справного ещё поискать. Всё у них во дворе и в избе было ладно, надёжно, аккуратно сделано. Скотины держали полный двор. Двух коров, двух телят, овец за десяток. Кур, гусей и уток не считали.
Осталась со всем этим Серафима Матвеевна одна, да с двумя детками на руках. К родителям возвращаться не хотела. А вздохнув на вдовью долю, всё продала, да и подалась в город на подёнщину. И кухаркой у господ бывала, и нянькой, и скотницей, а вот в последнее время в кабаке посудомойкой, откуда сынок её, Фёдор, отправил домой на покой с хозяйством управляться, да Дуню к рукоделию приучать.
Сватался к ней тогда Фрол, который тоже к тому времени овдовел, супруга в родах умерла. Да только занял в сердце его место Петенька, занял навсегда, как будто из внешней опоры во внутреннюю обратился. Если у неё на душе был какой туман или огорчение, то она всегда к нему, пусть и по ту сторону мира этого, обращалась за советом и поддержкой. И всегда он на её сердечный зов откликался не то, чтобы голосом, а как бы ясной мыслью, что делать и как поступить.
Вот и сейчас смутно у неё было на сердце, что Семён этот у них поселился. Тревожно так, что и не сказать. А Петенька её утешал: «Погоди, потерпи, всё само устроится, минет, только потерпи».
Серафима Матвеевна накрыла ужин: чугунок с картошкой достала из печи, из подполья хрустящих огурчиков, да квашеной капусты, груздочков еще захватила. Маслица в горшочке с верхней полки там же прихватила. В буфете под тряпицей курочка отварная из щей лежала – тоже на стол. Поставила четыре чистых глиняных миски, положила подле деревянные ложки. Всё справно, всё хорошо.