Я знала, что она лгала. Проклятый голубой лёд поселился в твоих глазах осколками кривого зеркала, искажая мир вокруг, заменяя все цвета в нём на серый и чёрный.
Ты стал равнодушен ко всем простым вещам, радовавшим тебя прежде. Сказкам, чаю, любимым кушаньям. Раньше ты восторгался красотой цветка, пробившегося из-под снега, – теперь лишь сдержанно кивал, когда я обращала на него твоё внимание. С губ твоих стали срываться злые слова: среди самого обычного вечера ты мог разразиться тирадой, виня слуг, grand mere, людей в целом в лживости, лицемерии и жестокости, не присущей даже зверям.
Однажды ты спел песню, которой я никогда не слышала прежде, – о деве, утопившей своё незаконнорождённое дитя у корней ивы на берегу реки, а затем последовавшей за ним от тоски и раскаяния. Я спросила, откуда ты узнал её, и ты ответил, что сочинил.
Прежде я никогда не слышала, чтобы твои собственные фантазии рождали нечто столь мрачное.
Но куда больше меня напугала другая песня. Та, что не была предназначена для моих ушей.
Я услышала её случайно, когда ты вновь ушёл на берег раньше меня, а я отправилась к тебе, окончив занятия. Ты зарёкся бывать у реки с наступлением холодов, но стояло лето, накрывшее поместье покрывалом влажной духоты.
Ветер издали бросил мне в лицо речную свежесть, гитарные переливы, отзвуки певучих слов. Я вступила под сень тисов неслышно, вслушиваясь.
Как только смысл слов стал мне ясен, среди лета я всем телом ощутила пронизывающее дыхание зимы.
Ты пел о фейри, чей плащ соткан из вьюги, а на челе мерцает корона из ледяных звёзд. В балладе она звалась Белой Королевой, и герой, повстречав её, очаровывался её красой. Он знал, что поцелуй Белой Королевы станет его концом, и всё же просил о нём, ведь для него не будет гибели прекраснее и слаще…
Песня оборвалась. Должно быть, конец ты ещё не придумал.
Я следила, как ты подбираешь аккорды следующего куплета и мурлыкаешь что-то себе под нос, а затем всё же произнесла:
– Ты называл себя глупцом. Ты говорил мне, что она пугает тебя. И ты складываешь о ней песни? Песни, подобные этой?
Гитара захлебнулась, всхлипнула нескладным набором звуков, как побитый ребёнок.
Ты обернулся и посмотрел на меня – в серых глазах стыли голубые трещины, смертная тоска и страх.
– Я не знаю, что со мной происходит. – Твой голос и выражение на лице заставили меня пожалеть о полных злости вопросах. – Порой я не понимаю, что пугает меня на самом деле.
– Я понимаю. – Присев на камень по соседству, я коснулась ладонью твоего плеча, понимая: мне никогда не забыть, как касалась его другая, будто выточенная из снега ладонь. – Она околдовала тебя. Заворожила. Это говорит в тебе то, что она оставила, не ты.
Ты обнял меня и заплакал.
Слёзы, капающие на выпирающие косточки моих ключиц, были не теплее талого снега.
…а затем пришла весть о войне.
Иноземный император, убийца моего отца, потерпел сокрушительное поражение в далёкой северной стране. Наш король