До наступления сумерек пришлось ютиться по грязным закоулкам на самой окраине Ёсико, поближе к восточным воротам. Выходили из города вместе с толпой крестьян, возвращающихся в родные дома после торговли на ярмарке. Стража была начеку, осматривала телеги, но повезло, что оммёдзи среди них не нашлось. Белые волосы Хизаши скрывала широкополая соломенная шляпа, отбрасывающая глубокую тень до самого подбородка, и один стражник заинтересовался странным «человеком».
– Кто таков? А ну, шляпу сними, покажи лицо.
Кента тотчас склонился в низком поклоне, едва не до земли, и запричитал:
– Это мой брат, благородный господин. Он с детства болеет, да и умом недалек, хоть и вырос выше всех в семье. Вот, напросился со мной посмотреть ярмарку. Он же как ребенок, господин! Не обижайте его.
Хизаши даже возмутиться не успел, с чего это он опять больной, но тут с головы все же сорвали шляпу, и несколько белых прядей вывалились из узла, стянутого на макушке неприметной тканевой лентой. От такого бесцеремонного отношения Хизаши аж побледнел от гнева, а Кента с силой надавил ему на спину, заставив склониться перед стражником.
– Почему он седой? – удивился тот.
– Его снедает тяжелая болезнь, господин.
– Она заразная?
– Нет, господин, но она, увы, неизлечима.
Наконец их пропустили за ворота. Хизаши не ожидал такой проверки на выходе, ведь зашли они довольно легко. Может, кто-то знает, что они в Ёсико, оттого и стремится их задержать в нем?
И снова он подумал об Морикаве и Сакураде.
– Прости, что унизил тебя, но люди избегают приближаться к больным, даже если те не несут угрозы.
Они отстали от группы крестьян и дождались, пока те отдалятся достаточно, чтобы не оборачиваться на двоих братьев, отчего-то решивших остаться на пустынной дороге в темноте. Мадока и Учида не давали о себе знать, и они с Кентой также не стали тратить время на их поиски. Каждый сам по себе, так безопаснее.
Показалась половинка луны, чей желтоватый свет просачивался сквозь перистую завесу облаков. Тут и там небо прошивали иглы звезд. Ночной ветерок тревожил листву деревьев, среди которых Хизаши и Кента затаились, поглядывая на полосу дороги, но она оставалась пустынна, сколько ни смотри. Ночь была тиха и безмятежна, однако кое-что не давало Хизаши расслабиться. Природа всегда полна скрытой от глаз жизни: не только птицами и мелкими животными, шуршащими в траве, но и множеством ёкаев и лесных духов, привыкших держаться в стороне от человеческого жилья. С приходом темноты они наводняли леса и поля: охотились на насекомых и лягушек родичи древних нодзути[3] – змееподобные цутиноко[4]; бродил по полям, за которыми плохо ухаживали, пугающий старик Доро-та-бо; сновали ласки-итати и другие переродившиеся животные, ставшие ёкаями-оборотнями. Много кого можно повстречать или почувствовать, но и лес, и поля, и дорога – все было пусто и брошено.
– Не только нэкоматы ушли. Все покинули эти края, – сказал Хизаши. – Чего он добивается?
Кента