Серебряный змей в корнях сосны – 4. Мария Дубинина

глубине горы Тэнсэй, издревле считавшейся чистой и священной, тогда как внутри оказалась именно такой же, как и вся эта дрянная школа, – темной, мрачной, грязной и лживой. Его пленители хорошо подготовились: от талисманов, какими были оклеены стены тесного узилища, все тело онемело, а мысли ворочались с трудом, но и этого им оказалось недостаточно. Руки Хизаши завели за спину и, вывернув до боли, стянули тонкой железной цепочкой, в которой ощущалось сдерживающее заклинание. Неровные звенья впивались в кожу, стоило чуть пошевелиться, а Хизаши пробовал. Первое время он как ошалелый метался из стороны в сторону, рвался к двери с крохотным зарешеченным окошком, но до нее неизменно оставалось расстояние, равное половине шага, вся же темница больше напоминала конуру, и воняло здесь так же.

      Когда силы сопротивляться впустую закончились, Хизаши захотел пить. Голод он мог не замечать, но жажда впилась в горло острыми когтями и драла, драла, драла… На крик никто не приходил, будто про пленника все позабыли. Не хватало света. Странно, ведь темнота не была для бывшего ёкая таким уж большим неудобством, но то ли сказывалась привычка, то ли мрак превратился в неизвестность, а она мучила похуже всех пыток, что могли придумать для него в Дзисин. Хизаши не любил боль, но страх остаться навеки брошенным здесь без возможности даже выпрямиться доводил до отчаяния. С ним уже такое случалось, и воспоминания о божественном суде вспыхивали под закрытыми веками, пока Хизаши пытался убить время сном.

      Еще тяжелее физической беспомощности, жажды и темноты были мысли о Кенте. В тот миг, когда Хизаши буквально распластало по земле на окраине долины Хоси, он не мог ни о чем думать и не видел, что происходило вокруг. Что происходило с Кентой. Что такие люди, как эти лживые ублюдки, могли сделать с тем, кто оказался носителем столь разрушительного зла? Более того – свидетелем их былой подлости. Хорошо, если Кента сейчас где-то рядом, в том же жутком положении, но живой. А если…

      Хизаши запутался. Он ненавидел Дзисин за их лицемерие, ненавидел Хироюки, который, в свою очередь, был врагом всех оммёдзи, Дзисин в том числе. Разве это не могло сделать их союзниками? Но Хироюки заставил страдать Кенту, а этого нельзя было простить. Он использовал их всех, насмехался, играл точно своими куклами.

      Хизаши хотел пить. Хизаши хотел спать – но не мог, ведь стоило телу расслабиться, как демоновы путы едва не вырывали руки из плеч. Запах собственной крови в какой-то момент перекрыл все остальные, а они были омерзительны. Хизаши был унижен, и лишь поруганная гордость не давала ему сломаться наедине с собой – самым страшным собеседником.

      Когда снаружи загремело и в окошке показался отблеск огня, Хизаши плохо разбирал, где явь, а где нет. Дверь открылась с громким скрежетом и скрипом, свет заполнил тесное пространство, выжигая глаза, и Хизаши зашипел. Сила оммёдо ранила его, на шею накинули конопляную веревку с полосками офуда и расстегнули цепь. Хизаши тут же повалился вперед, но петля натянулась, и он едва не задохнулся, пришлось встать на колени, упершись раздувшимися нечувствительными