В полном молчании я протягиваю мисс Хартбрук многострадальное прошение. Хаусмистресс пробегается по листу глазами, хмурит гладкий лоб. Закончив, она снимает очки и серьезно спрашивает без каких‑либо лирических отступлений, в которых я, к слову, и не нуждаюсь:
– Давно это происходит?
Даже не знаю, с чего начать. С инцидента в женском туалете? С избиения после отбоя? Начиналось все вполне невинно, даже по-детски: разгулявшиеся слухи, пофыркивания за спиной и опустевшее вокруг меня пространство в столовой, будто я была разносчицей чумы. А потом все превратилось в сущий кошмар, беспросветный тоннель, по которому я иду и все никак не нахожу выхода.
Слова сами льются из меня потоком вперемешку со слезами, а я даже не успеваю удивиться своей говорливости. Так долго держала в себе эту тайну, что счастлива наконец разделить с кем‑то ее непомерную тяжесть.
Когда рассказ подходит к концу, я поднимаю глаза на мисс Хартбрук и ожидаю встретить понимание. Однако вижу лишь холодную замкнутость, через которую едва-едва пробивается профессиональный интерес, и только.
Передо мной словно хлопают дверью.
– Очень грустно слышать, что вам пришлось столкнуться с подобным, мисс Беккер, – говорит она, протирая очки батистовым платочком. – Вот уж не думала, что кто‑то из почетных учеников Уэст-Ривера опустится до откровенного рукоприкладства.
Все сказанное просеиваю сквозь сито и перевожу как «спасибо, что поделились, мы обязательно вам перезвоним».
– Вы ведь мне поможете, правда?
Спрашиваю уже без особой надежды; сквозящее равнодушие убивает ее во мне, вытравливает напрочь. Амалия Хартбрук, слыша звенящие нотки бессилия в моем голосе, как‑то смущается, водружает на нос очки и натянуто улыбается.
– Ну конечно, мисс Беккер. Вы поступили правильно, рассказав обо всем мне. Надеюсь, что получится разрешить эту… проблему наиболее щадящим способом.
Что бы ни крылось за ее словами, я ей не верю. Мисс Хартбрук все еще держит мое прошение в руках, когда я, вытирая потекший нос рукавом, выхожу вон. Дверь плотно не закрываю, оставляю узкую щелочку, чтобы увидеть подтверждение своим мрачным догадкам. Все случается согласно моим предсказаниям: хаусмистресс, выслушав мольбы о помощи и воздаянии по заслугам всем обидчикам, бросает последний взор на листок, после чего отправляет его в шредер. Тот сжирает прошение за считаные секунды, и мне кажется, что вместе с бумагой он кромсает и мое сердце.
Нет, Остину Хайтауэру не суждено получить моей жалобы. Никто не станет устраивать скандал и порочить имя престижной академии из-за какой‑то Беатрис Беккер, да еще и накануне выпуска, и хаусмистресс дала мне это понять. Родители упомянутых лиц слишком важные персоны, а главное, ведущие спонсоры и благодетели Уэст-Ривера, чтобы нарываться на их немилость.
Благодаря мисс Хартбрук вывожу для себя новое правило, которое, если б могла, выгравировала на табличке у ворот академии: