Обычно Рори сидит за столиком с зеленой лампой, но сегодня он задумчиво шатается по второму этажу у стеллажей с прозаиками эпохи романтизма. Я взлетаю по винтовой лестнице. Когда Абрамсон поднимает глаза, то едва ли не пугается и не роняет томик Кольриджа – такой разъяренной я, видимо, кажусь сейчас.
– Нужно поговорить, – цежу сквозь зубы и грубовато тяну его за руку к безлюдному уголку между стеллажами. Там я прижимаю его к полкам так, что несколько книг с грохотом падают на пол. – Какого черта, Родерик Абрамсон?
Застигнутый врасплох моим напором, Рори теряет дар речи на минуту-другую, а потом бормочет с искренней растерянностью:
– Ты о чем?
– Только не строй из себя невинность! – говорю я, щурясь, а затем показываю ему экран телефона. Рори глядит на фото, где изображены я и Честер, и в глазах его мелькает понимание. – Хочешь сказать, не твоих рук дело? Признайся, это ведь ты сделал фото, прежде чем разыграть из себя героя, и отправил в чат академии?
– Что? Беатрис, я даже не состою в этом отвратном чате. Мне неинтересно перемалывать по десятому кругу чужие сплетни, и ваши с Честером игры в том числе.
Мне как будто дали пощечину.
– Нет у нас с Честером никаких игр, ясно? – рычу я, задыхаясь от гнева. – Но если ты приложил к этому руку, то, клянусь, я…
– Я бы никогда так не поступил с тобой, – выпаливает Рори с чувством, после чего вздыхает и добавляет, как будто вынужденно: – И ни с кем вообще.
Я убираю телефон в карман и отстраняюсь, складывая руки на груди.
– И почему я должна тебе верить? Ты ведь был там, совсем рядом. Кто, кроме тебя, мог сделать это фото?
Он как‑то вымученно усмехается, брови его складываются в саркастическую дугу, и меня словно окатывает ледяной водой, когда он спрашивает:
– Можно подумать, у тебя мало врагов, Беккер?
Нанеся болезненное туше, Абрамсон уходит с нашей метафорической фехтовальной дорожки, слегка задев меня плечом. А я теряю почву под ногами, потому что понимаю: Рори здесь ни при чем. В голове словно складывается наконец пазл из тысячи кусочков.
Наверняка Честер сам состряпал это представление, заранее подговорив кого‑то из своих дружков по крикету. Кто‑то мог следить за всем из другого конца коридора, чтобы зафиксировать доказательство, как Беатрис снова отбивает парня у Дэнни Лэнфорд.
Честер вовсе не собирался выступать вестником мира между нами, нет. Он хотел посеять еще бо́льшую вражду, чтобы упиваться зрелищем, как древние римляне в Колизее. И когда Даньел ниспровергнет меня, он не задумываясь опустит палец вниз. [8]
Библиотека так и остается моим пристанищем на этот вечер. Я коротаю его в одиночестве, спрятавшись в самом дальнем и неприметном закутке в обнимку с учебником французского (только он дарит мне душевное спокойствие и упорядочивает мысли). Остатки кофе в чашке остывают, и я морщусь, допивая холодную взвесь на донышке.