Докладчик Шубинский тоже напал на Челышева: «Я сказал бы, что это провокационная речь, если бы не верил искренности этого оратора, искренности бесшабашной, разгульной искренности, которая, действительно, обдала меня таким громом отсюда, что я некоторых выражений почти не слыхал. Вот уж воистину, по словам поэта, которого он так любит цитировать: «не страшат его громы небесные, а земные, – действительно, – он держит в руках». В голове моей носились свист и гам, удалая тройка, вихрь острот, начиная с раешника: «идет квартальный, на нем мундир сальный» – каких только сопоставлений я ни слыхал. Однако же, она имеет и внутренний смысл и определенную совершенно тенденцию натравить одно сословие, один класс, людей одного звания на другое (бурные рукоплескания в центре), за что союзники ему так горячо аплодировали, а они-то и есть тот класс, на который больше всего и энергичнее всего он натравливал своих друзей. … Резюмируя речь депутата Челышева, я разобрал только одно, что он проектирует какие-то новые суды, не то унтер-офицеров, не то фельдфебелей, учреждаемые в порядке улучшения земледелия и скотоводства».
«Коль ругнуть, так сгоряча, коль рубнуть, так уж сплеча», – прокомментировал еп. Евлогий горячность и Челышева, и Шубинского.
С другой стороны, противники законопроекта избрали в качестве мишени Гулькина.
«депутат Гулькин, – говорил Павлович, – лишь с весны этого года эволюционировал и вдруг превратился, по уверению газет, в самородок. Когда бессарабские мужики выбирали его, то они не имели представления о том, что это за умный человек. Если бы они это знали, то они, пожалуй, его и не выбрали бы. Поэтому голос Гулькина никоим образом не может быть принят во внимание».
Гулькин, между прочим, уподобил проектируемый крестьянами коллегиальный суд лебедю, раку и щуке из басни Крылова. Герасименко в ответ напомнил о свинье под дубом из другой басни, за что тут же был лишен слова председательствующим кн. Волконским.
В тот же день, 6 ноября, возражая Павловичу, Гулькин заступился за своих избирателей – бессарабских крестьян: мужики – не они, а Павлович, назвавший их мужиками. «Ведь они гораздо культурнее члена Г. Думы Павловича, ведь у них нет погромного духа и человеконенавистничества, как у того, который называл меня и моих избирателей мужиками. Напрасно член Г. Думы Павлович корчит из себя русского националиста…». Кн. Волконский вмешался, но Гулькин продолжал: «Он меня, как видно, считает теперь левым, но я вам говорю, что и фамилия его не русская…». «Гулькин, довольно», – не выдержал кн. Волконский и объявил перерыв. Это была вопиющая бестактность со стороны председательствующего: в Думе никогда не обращались друг к другу просто по фамилии, следовало сказать «Член Г. Думы Гулькин». К тому же, как отмечалось в поданном левыми протесте, кн. Волконский сопроводил обращение «соответствующим жестом рукой, допускаемым разве только в обращении «барина» к «мужику».». Через несколько месяцев кто-то из остряков