– Знаю, знаю… – примирительно отвечал демон. – Последний лотос, возродивший его огонь, и Вера, она – Иллюстратор. Но память, их память… толкует об ином. Кто, как не ты, взлетал с арены на могучих белых крыльях? Кого, как не тебя, Освободителя, запомнил народ? И они… Живы одной лишь памятью. Что памятно – единственно верно. Камаэль, Странник, Освободитель, ангел, вернувший свет.
Бессмысленно отрицать – в химере я узнал себя: это мои уродливо непомерные крылья возвышались над площадью, это мой искажённый раздутой рельефностью торс демонстрировали гранитные глыбы.
– Боготворят… – протянул я, в дремучем лесу путаных мыслей не находя ни одной здравой.
Глядя на химеру, мне стало вдруг до омерзения стыдно за свой эффектный побег ввысь с арены Ямы на глазах у сотен зевак, ошеломлённых невиданным зрелищем.
– Боготворят… Почему?.. Когда стоило предать проклятию.
– Как я уже говорил, ни единой тени живого не суждено было уцелеть под карающим лучом освобождённого Последним лотосом света. Живого… Но то, что мертво, – погребённые в Отстойнике цветки лотоса, отпечатки памяти о жизнях, лишённых душ, – прело столетиями под грудой мусора и гнили, источая смрад, наконец воспрянуло. Пустоцветы тысячи мертвецов сорвали покрывала удушливых нечистот, превращённых очищающим светом в слои пепла, и из пепла вышли навстречу новому свету, что освободил их. Памятуя, разумеется, о богоподобном Освободителе, крылатом Камаэле… Вышли в жадном поиске среды обитания – новых тел…
– Кажется, я начинаю понимать. Ангелы пали, ты говорил, когда земля и небо поменялись местами. И эти мёртвые, бездушные твари, подобно вирусам, заняли тела тех, кто едва очнулся на новых землях среди разлетевшегося вдребезги хрусталя.
– Верно, Камаэль, ангелы по-прежнему дремлют в своих телах, похищенных мертвецами. А по земле ходят «они», и что хуже, «они», сами будучи мёртвыми, шаг за шагом, год за годом медленно, неуклонно убивают всё вокруг, ничего не оставляя взамен. Оглянись! Много ли жизни ты видишь?
Молчание было демону ответом. Необъяснимая, щемящая грусть завладела мной. Вот уж никогда бы не подумал, что буду тосковать по прежней Пангее, мире теней, что являли собой хоть и отражения, но живых, которые в сравнении с восставшими из отбросов Отстойника мертвецами казались цельными, наполненными энергией созданиями.
Моя меланхолия прервалась внезапно и болезненно – плечо сдавила сталь. Повернув голову, я увидел на своём плече латунную перчатку, выше – бесцветный, непроницаемый взгляд рыцаря, а немного в отдалении расслышал глухую, размеренную, исполненную достоинства речь:
– Вот вам бог. Я привёл его. Проводите сиятельного ангела в покои. В общем, как обычно, куда обычно. И, как обычно, без единого звука.
Ничему не научила меня жизнь. Не научила и смерть. Я укорял себя в мыслях, оборачиваясь на знакомый голос. Видно, суть моя – глупость, и призван я служить разменной монетой – не более, раз снова доверился демону и снова позволил вовлечь себя