Воздух насыщала влага. Мёртвая тишина безотчётной тревогой повисла в тяжёлой дымке при удушливом безветрии предвестием затаившейся угрозы. Я по привычке посмотрел на небо, ожидая увидеть след ослепляющего столпа. Сдавленные сыростью облака через сетчатые просветы пропускали редкие холодные лучи – остатки убийственного света, что тлел, как тот забытый в лесу костёр негасимого лотоса.
На мне была чёрная куртка из какой-то грубой волокнистой ткани, с капюшоном, застёгнутая на все пуговицы, чтобы шрам не бросался в глаза. Кругом ни единой души. Я ослабил ворот, и кругляшок пуговицы отвалился, упав в жидкую грязь.
Не глядя под ноги, мы двинулись со двора, и куда бы мы ни шли – по широкой, вымощенной кирпичом мостовой, между деревянных хибар, огороженных заборчиками из берёзовых прутиков и кольев, гор ядовито-жёлтого песка рядом со сваленными грудой бетонными блоками, магазинчиками с замшелыми фасадами, распахнутыми дверьми, откуда скалили пасти тощие, изголодавшиеся псы, – везде царили разруха и запустение. Тогда я подумал, что поторопился во всём обвинить демона: свет убил, но не искоренил…
Время от времени попадались люди. Я специально отводил взгляд, избегая контакта, но ближе к центральной площади людей становилось больше, и от их взглядов было не отвертеться.
И тогда мне снова представилось, что я во сне, – давнем, о далёком, родном мире Вечной Весны, потому как в первом же встречном и далее каждом встреченном на пути я узнавал знакомые черты своих братьев и сестёр, рождённых из цветков лотосов Верхнего мира: безупречно-красивые лица, все как один.
– Я их знаю, Сагда. Все они – дети Вечной Весны, – признался я демону, молчаливо идущему рядом.
– Разве? – демон хитро щурился, всем своим видом нарочито пеняя на моё невежество. – Впрочем, неудивительно. Время, проведённое в забытье, усыпило в тебе художника. Вспомни, кто ты есть, и посмотри иным взором! Это ли дети Вечной Весны?
Слова демона ранили в самое сердце. Подобно шальному взломщику, нагло и грубо вскрыли замок в сакральную кладовую ныне живущей лишь в моей памяти мастерской, где хранились краски, холсты, кисти. Выдернутые из памяти ароматы масел, утренней свежести, цветущих яблонь возвращали утраченное чутьё, благодаря которому я смог взглянуть на прохожих, как если бы собирался писать с них портреты.
И я увидел… Думалось, я видел такое раньше… Ледяная пустыня. Под холодным солнцем алмазный блеск инея на цепях, висящих в пустоте. Цепи держат хрустальные гробы, за стёклами которых я узнаю лица. Те лица я узнал и теперь. Лица моих братьев и сестёр, и то, что за ними скрыто.
Ужас обуял меня. Я резко остановился, испытующе вглядываясь в глаза демона.
– Гробы… Они никуда не исчезли, – сказал я, закрывая ладонями лицо. – Только теперь они не снаружи, а внутри. Убийственный свет не пробудил ангелов, так?..
– Они рухнули на землю, пали, как только сорвались ледяные цепи. Хрустальные