Но успел обернуться напоследок, запечатлев лицо палача: изумлённое, оно было мне знакомо: широкое лицо с узкими щёлочками раскосых глаз.
Я думал, что исчезну, и я почти исчез, почти… Превратился в точку… Но точка почему-то не исчезала, а, напротив, разрасталась, наполняя самоё себя сначала звуками: это были два голоса – мужской и женский, спорили о чём-то, а после – вкусом отвратительно-горькой обжигающей жидкости.
– Почти очнулся, – говорил женский голос.
– И, как всегда, ничего не помнит, – ворчал мужской.
Я с трудом разлепил склеенные веки, мало-помалу различив две тени, скользившие в полутьме по стене. Неподалёку в масляной лампе тихим светом догорал фитиль.
– Тебя убили. Отсекли голову. Помнишь?
«Зачем этот человек пересказывает мой кошмарный сон? – подумал я. – И голос его знаком до щемящей боли».
– Я помню свет. Он убивает, – ответил я другое, о другом, забытом.
– Вспомнил-таки, – довольно проговорил человек, и я почувствовал его руку на своём плече.
Теперь я мог хорошо его видеть, но ещё раньше я узнал, кому принадлежит голос и потому не был удивлён, распознав в говорившем того, кто когда-то был известен мне под именем Сагда.
Как же я был наивен и глуп, воображая, что избавился от демона! Я ошибся. Я хотел бы, чтобы это был Сагда, но на меня в упор смотрели смеющиеся оранжевые глаза коварного змея, демона Ботиса.
– Помнит и видит, – сказала женщина.
Такая же круглолицая, она широко улыбалась. Чёрное, вышитое крупными лилиями платье с расклешёнными рукавами было ей к лицу. Я узнал и её.
Ради. Та, что последовала по зову сердца за демоном в нарисованный мною мир, изменилась: пропала былая суетность движений, и настороженную задумчивость во взгляде сменила умиротворённая уверенность.
– Свет убил тебя. Верно, – говорил демон. – Но лотос не боится огня, и твой нетронутый цветок вернулся домой в сердце Единого лотоса, где получил новую жизнь. Правда…
– Об этом позже, – перебила Ради, снова поднося к моим губам мерзкий отвар. – Дай парню прийти в себя, Сагда.
«Она зовёт демона Сагдой… Что ж, так и мне привычнее будет его называть».
– Сагда… – Я опробовал голос, и он звучал неестественно, чуждо, но звучание ободряло само по себе, недвусмысленно подтверждая: я больше не нем.
– Я вытащил тебя из Отстойника, – говорил Сагда, пока я полулежал на каком-то тюфяке и давился приготовленным Ради отваром. – Собрал по кусочкам, но ты ничего не помнил. Раз за разом с помощью трав я погружал тебя в сон, чтобы пробудить воспоминания, но всё впустую. Я было отчаялся…
Отстойник… Пангея… Мысль о том, что я никогда не покидал Пангею, ужаснула.
– Как я оказался в Отстойнике?
– Говорю же: тебя казнили. Голову с плеч. И вместе с телом – в Отстойник.
– Но за что?!
Сагда тяжко вздохнул.
– Понимаешь,