Как гряда туманная, на закате рдяная,
Блещет берег Вечности и угрюмо светится.
Где обетованная радость богоданная?
Здесь царит безмолвие, длится гололедица.
Область эту стылую сковывая силою,
Лишь с тоской унылою делит власть молчание.
Жизнь сдавили милую ледяной могилою,
Ледяной могилою, и в душе – отчаянье.
Сквозь чащобы шумные, черепа безумные,
Дни мои воздушные рвутся вновь и сызнова.
Кони непослушные, как виденья сумные,
Вы ко мне приблизились косяками сизыми.
Прочь летят мгновения – гибель в грозном призвуке,
Что же в горе быть ли нам, слезы горько лить ли нам?
Отошли мучения, как ночные призраки,
Как души звучание в пламени молитвенном!
Как огня скитание, как судьбы вращение,
С гулом в исступлении скачут кони синие.
Где земли цветение, сладость сновидения?
Здесь отдохновение – кладбища уныние!
Только позови меня, назови по имени!
Нет, окинут комьями мерзлыми и серыми,
Рухну обессиленный в темные извилины,
В лабиринты сонные, полные химерами.
Зыбких бликов линии реют над пустынею,
Числа безучастные, позапрошлогодние,
И лесами шумными с лицами безумными
Дни воздушно-синие скачут в преисподнюю.
Лишь в провалах темени, на пределе времени,
В небе или в ямине, прокляты и призваны,
Рок и колыхание моря или пламени,
С громом – стремя к стремени – мчатся кони сизые!
Ветер
Ветра вист, ветра свист, ветра свист,
Ветра взлет; ветер гнет дерева…
И уносится по ветру лист.
Где ты, где ты сейчас, ты жива?
Льется дождь, сыплет снег – ни следа,
Не найти мне тебя никогда!..
Но повсюду, повсюду со мной —
Образ твой, облик твой, лик ночной.
Небосвод и рассеян, и мглист.
Ветра свист, ветра свист, ветра свист.
Луна Мтацминды
Безмятежней луны никогда не всходило!
И нежна, и безмолвна вечерняя лира,
Что сквозным дуновением сизые тени
Созывает и вводит в деревьев плетенье.
И луна в ожерелье выплывает, как ирис,
Сновиденья одели бледный облака вырез.
На Метехи и Мтквари с неба льются белила…
И светила нежнее никогда не всходило!
Старца[35] тень здесь почила, в этом царстве печали,
Но ромашки и розы на холмах не опали.
Звезд мерцанье струится, длится блеск перелива,
Юный Бараташвили здесь бродил сиротливо…
Пусть умру в песнопеньи, словно лебедь потока,
Только спеть бы, как в душу ночи глянуло око:
Как, лазоревой грезы паруса расправляя,
Крылья сна охватили твердь от края до края;
Как в предчувствии смерти, песнопевец крылатый,
Лебедь горестно стонет, словно рек перекаты;
Что душе моей, этим взлелеянной