Без скрипа распахнулась узкая дверь на просаленных петлях, пропустив его внутрь небольшой круглой комнаты под низкими сводами крыши. Где-то в стенах теплились жаром встроенных в толщу муров дымоходы печей для согрева клетей бурры в зиму, но тепла наверху было мало. В комнатушке мерцал слабый свет из стоявшей на полу у стены маленькой масляной лампы, едва трепыхаясь крохотным огоньком точно гаснущая жизнь – освещая лишь малую часть темницы и отбрасывая сполохи по низкому потолку. И рядом с этим догоравшим огнём, обхватив колени руками и накинув на плечи поношенную овчину, спиной к дверям неподвижно сидела на наваленных на пол охапках соломы женская стать в простом холщовом платье поверх долгой нательной рубахи – босая и простоволосая.
Áррэйнэ осторожно сделал два шага вперёд, шагая неслышно как хищный зверь тихо крадётся к добыче, и так же бесшумно затворил за собой створу двери. Из рукава прямо в пальцы привычно скользнул нож, удобно ложась своим череном в ложе ладони, железным клыком устремляясь на пленницу. Та не оборачивалась, словно не слыша крадущейся поступи позади. Дейвóнка и вправду сидела напротив окна, неподвижно застыв на укрывшей холодный дощатый пол старой соломе как изваяние, и устремив взор сквозь прутья оконца в ночную чернь неба, она негромко пела.
При звуках её голоса Лев внезапно застыл. Нож в левой ладони по-прежнему холодил пальцы, но сама державшая смертоносное жало рука сцепенела.
Не девичий голос, а сама эта песня отчего-то заставила его замереть, когда ноги застыли на месте как вросшие в пол. В голове Áррэйнэ зашумело, будто ветер сгонял с неба ту пелену облаков – так в его памяти вдруг словно вышедшим из-за черни беспамятства солнцем озарилось его далёкое и забытое минувшее. С самой Ночи Смерти не было у него столь ярких видений из позабытого детства, какое явилось сейчас. Весь огонь им сожжённых в то лето твердынь неприятеля не смог бы сильнее теперь осветить его прежнюю жизнь, так как сделал сейчас этот тихий, взволнованный девичий голос – как смогла эта песня…
Áррэйнэ вдруг стремительно бросился к неподвижной стати напротив оконца, обхватив её правой рукою за голову – как и она его так же когда-то – и с размаху привычным движением быстро и глубоко резанул той по горлу железом от уха до уха, слыша хруст рассечённой гортани, ощутив струю крови на пальцах – горячую, липкую…
…и очнулся от страшного шинью – поняв, что то были лишь страх и желание мести, их злобное наваждение, мрачный морок предвиденья из бездны Эйле, гложущая сердце его жажда свершить с ней суд по причитавшемуся праву воздать кровь за кровь не раздумывая. Лишь помысел, ещё не ставший действием… пока ещё не ставший… пока…
А дейвóнка так и сидела не шелохнувшись – словно не чувствуя, как близка от неё была Шщарова пасть в этот миг – и вся будто ушла с головой в себя, не слыша того, что в тот миг происходило у той за спиной.
Под