– Я понимаю её, миссис Твайс, правда. Поэтому и избегаю личных встреч с ней. Хеди почему-то не доверяет мне и думает, что это я во всём виноват…
– Это же неправда, да? Скажи мне, что это неправда! – оживилась Каиса: зелёные глаза наполнились искренней надеждой и по-детски наивным ожиданием: девочке всегда было больно видеть, как мама кричит на дядю, в чём-то обвиняет его и настраивает на это её саму.
– Конечно же, неправда, звёздочка, – когда миссис Твайс покинула кухню, Корбл наклонился и шёпотом спросил, – Ты передала дяде Эдвину записку? Славно. Расскажешь мне о нём поподробнее?
Отпросив малышку у миссис Твайс, Корбл вышел с ней на улицу. Решено было идти на площадку, находившуюся в другом конце улицы. Погода немного смилостивилась, и стало не так холодно. Каиса бежала впереди, с огромным удовольствием шлёпая по лужам своими смешными резиновыми сапогами. Ничто не оставалось без её внимания: ни разросшийся за чужим забором куст малины, ни прячущиеся за окнами коты, ни знакомые дворовые собаки. Желание погладить их заставило ненадолго остановиться, позволяя Корблу догнать её.
Девчушка засияла, проводя ручкой по влажной короткой шерсти своих четвероногих друзей, и те с удовольствием отвечали ей, улыбаясь и виляя хвостами-пропеллерами. Бедным животным не хватало ласки и внимания, и Каиса с подачи родителей всегда это понимала. Вечерами они с отцом выносили корма и кашу, что заставляло толпиться у веранды около десятка собак. Путь продолжили, когда девочка убедилась, что никто из них не остался обделённым.
Площадку годы не щадили, как и всё остальное, что находилось в Тихе. Корбл Уэнделл не испытывал тоски по этому месту, а потому почти не разделял чувств, свойственных Эдвину. Пожалуй, единственным местом, изменения в котором затронули его сердце, поселяя в нём неумолимую тоску, оказался его собственный дом. Он прошёлся по мокрой траве, оглядывая горки и песочницы, совсем не вызывающие у него приятной ностальгии. Отрадно было видеть Каису, усевшуюся на качели, металлический корпус которых выкрасили в красный, а сидение – в синий. Они выглядели слишком новыми, выбиваясь из общей ветхости и обесцвеченности. Всё остальное как будто застыло и умерло, поддавшись власти той серости, что окружала город годами, и даже самые новые постройки и объекты не могли его спасти. Всё то, что имело истинную ценность – воспоминания – сносилось и менялось, обречённое навечно впасть в забвение. От тоски спасала лишь дочь Джереона и её искренняя довольная улыбка, первая с того времени, как умер её отец.
– Я очень рад, что ты смогла снова научиться улыбаться, звёздочка, – Корбл неторопливо раскачивал Каису, – Надеюсь, со временем я смогу видеть твою улыбку чаще. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива. Кстати, не расскажешь мне об этом дяде Эдвине?
– Угу, – девочка кивнула, после чего