Так они стали встречаться. Агния объясняла Пете
– нехорошо, неприлично говорить: Ната скончалась раком, он интеллигентный человек, инженер.
– Конечно,
– ерничал Петя,
– вы с Наткой Би
– Би —ссы слушали, культуры набирались, а я корпел сверхурочно, на семью вламывал.
– Хотя она знала, в быту своем он не то, что матом, к черту никого не посылал.
Однажды, погожим днем (Агния пока боялась показать ему царские апартаменты), они сидели на Воробьевых, у самой воды, и она вдруг спросила:
– Петя, а ты изменял когда
– нибудь Нате?
Он резко повернулся, глянул на нее красноватыми щелочками глаз.
– Если бы такое… такое имело место, неужто я бы тебе сказал?
Агния смутилась, и, видя это, Петя, чтобы замять неловкость, извлек из кармана маленькую губную гармошку. Поднес к губам, заиграл тирольский вальсок.
Ах да, вспомнила Агния, он и раньше поигрывал, и почему
– то сконфузилась.
– Да убери ты… свой анахронизм. Люди оборачиваются.
– Ну и пусть,
– не обиделся Петя.
– Может, послушать хотят. Гармошку отец привез из Германии, мне, мальцу, в подарок. Да, скрипки у меня нет, и что?
– Петя вздохнул.
– Ты изменилась, Аня, за год с небольшим. Мы все переменились, и не заметили как. Помнишь, кого любили? Кто нам дорог был? Маленький Принц, Экзю
– пери… песню еще пели,
– он обвел рукой воздух,
– а теперь идеал
– этот… продвинутый Гарри Потер, гаденыш.
– Почему гаденыш?
– А кто же он? Бесенок. Маг, видите ли.
Вечером они отправились в театр. Теперь билеты можно купить куда угодно, летом особенно, а театриков разных, в подвалах, да в мансардах видимо
– невидимо. На такой театрик, в отстроенном пент-хаузе старого московского дома, они набрели совсем случайно, разгуливая по вечернему городу.
В душном зальце было не густо публики. Играли какого
– то нашего, провинциального автора: «Иуда, победивший Христа», без антракта. Название
– то их и привлекло. Оба героя, одетые и гримированные как близнецы, тужились, показывая, сколь непримирима любовь божественная и земная, и нет иного выхода в соперничестве, только смерть. Почетная
– на кресте и постыдная в петле на древесном суку
– так ли уж важно? Одиночество Иуды, Магдалина, отвергшая его притязания, апостолы, обвинившие в воровстве
– все эти слезы отлились Христу. Бог не может быть человеком, а если ты заносчиво считаешь себя Богом, тебя самое время распять. И в конце Мария скорбела над обоими: над Иисусом, истекающим кровью (она еще не ведала, что вознесется!) и над тем, кто бесславно умер, ушел в персть земную. Оба
– сыны человеческие. Правда, было не совсем ясно, в чем же Иудина победа? В непротивлении злому року предателя? Жаль, статисты не загримировались