Но все так скверно сложилось, совпало, что Агнии не расстраиваться надо было, а волком выть. Неслучайно она приехала, с брезентовой сумкой. Директор дома отдыха, вор и картежник, сказал, врач им больше не требуется. Прощай, значит, служебная комнатуха, дармовые харчи, московская аренда. Адью, халява. Не будет ее уже томить, будоражить свист поездов, в любую погоду, этот Вий железной дороги, вытягивающий воздух из легких. Студенистый воздух набитых вагонов, пятнистый баян, младенцы в банданах… А когда через пару дней отправилась за халатом, стетоскопом и остальным богатством, в кабинетике, на ее стуле, дрыгала ножкой, попивала кофе молодая черноглазая особа.
– Проиграет он тебя в карты, дуреха, зло подумала Агния.
Хрипло гаркнула сирена в Южном порту. Два раза кукнула нагатинская кукушка, словно кукиш показала. Громыхнуло медное ведро грозы. Агния постаралась представить взрослое лицо давно умершей дочери, хотела поговорить с Валечкой, но увидела синеватое личико сердечницы с младенческим пушком. Ничего не осталось кроме ужаса памяти. Агния плакала вся: вздрогнула переносица, набрякли веки, источая две струйки, зашмыгал покрасневший нос, уткнутый в мятый платок. Куда подашься? За поддержкой, за утешением?
Вчера она извлекла карпа из холодильника; он никак не хотел засыпать в начиненной электричеством белой утробе, мелко вздрагивал, посматривал на нее опупевшим глазом; Агния разозлилась, вышла на площадку и шмякнула карпа головой об стенку, из красной махровой жабры прыснула кровь, и она услышала безмолвный голос: что ты меня истязаешь, отрезала бы ножом башку, выронила рыбину, подумала, что рехнулась, грохнула дверью и плакала, как сейчас. У пустого холодильника, а когда снова вышла, недобитка уже подобрали.
В Нагатино все занято, она ходила. Можно где- нибудь совсем на окраине, но и там старички не потеснятся.
Была бы жива Ната, она вспомнила свою энергичную подругу, пристроила бы. Попробовать медсестрой… а куда девать тех, кто помоложе, нечего дорабатывать до погоста. Гори огнем! Краюха с маслом, терпкие дезодоранты, аккуратное неснашивающееся белье. У мусорных бочков все равно, кто ты геолог или терапевт.
– Ну, уж ты хватила, – вытерла глаза Агния, ведь кое-что есть, прикоплено по мелочам, и пенсия, которая – тьфу! – немного протянуть можно.
Несокрушимый животный дух был в листопаде, и виделось ей, не листья состояли при людях, а люди при них, много раз повернутые и отраженные в желтых зеркалах, призванные помнить и не отрекаться.
Агния накинула белую шаль с двумя большими дырками, лень было заделать, зашить, свернулась калачиком в кресле подле телевизора. Сейчас она посмотрит какое-нибудь ток – шоу.
В дверь громко позвонили. Разозленная Агния подбежала, крикнула:
– Квартира не сдается!
В доме всегда догадывались, знали. А теперь пусть помалкивают,