– Мама никогда и ничем не бывает довольна!
Лёдя поспешно добавляет:
– Зато отец просто счастлив!
– Почему? – спрашивает Бабель.
– Да случилась у него одна история еще до революции… Нарушил черту оседлости, приехал в Петербург и пережил жуткую ночь – от всех шарахался… А теперь он гордо ходит по городу.
– Да, слава богу, многое изменилось. И в Одессе, наверное, тоже.
Лёдя убежденно заявляет:
– Но все равно лучше Одессы нет города в мире!
Бабель иронично интересуется:
– А вы что, можете сравнивать? Бывали еще где-нибудь?
– Не бывал, – признается Лёдя. – Правда, Лена все твердит: в Париж, в Париж…
– Вот и слушайте жену. Одесская жена не ошибается.
– Почему?
Бабель смеется своим заразительным смехом:
– А потому что у одесской жены – одесский муж. Так что ей, как саперу, ошибаться нельзя!
Лена завершает разговор мужчин спокойным и совершенно неожиданным сообщением:
– А я уже паспорта получила и билеты в Париж заказала.
Да, всего через несколько лет страна победившего социализма наглухо отгородится от всего мира железным занавесом, а тогда, в конце двадцатых годов, получить заграничный паспорт было очень просто – чуть не в домоуправлении. И с билетами на поезд за границу тоже не было никаких проблем. Вот Утесовы и оказались в Европе, такой не похожей на советскую Россию – богатой, чистенькой, ухоженной, живущей своей чинной размеренной жизнью, с множеством магазинов и автомобилей на освещенных электрическими фонарями улицах.
Лёдя, Лена и Дита сидят за столиком в парижском кабаре. На эстраде поет Морис Шевалье, музыкальный идол Франции. Он поет почти шепотом – именно такой интимный тон и нужен его слегка фривольным песенкам. И при этом он сияет обаятельнейшей улыбкой человека, который уверен, что публика его обожает.
Лёдя весь во власти знаменитого шансонье, смотрит, не отрываясь и беззвучно повторяя слова его песен. А тринадцатилетняя Дита не столько слушает песни, сколько с огромным интересом таращится на декольтированных дам с папиросками. Лена тоже не может не почувствовать эту атмосферу кафешантана, исполненную флирта, кокетства, откровенной интимности. И шепчет мужу, что это была не самая лучшая мысль – идти в ресторан с ребенком. Но Лёдя, не отрывая глаз от Шевалье, шепчет в ответ, что ресторан тут не при чем, а при чем здесь только настоящее искусство. Лена поджимает губы, но больше не терроризирует мужа, видя, как он увлечен, и понимая, что говорить с ним о чем-либо сейчас бесполезно.
Это состояние абсолютного восторга и полной погруженности в музыку не покидает Лёдю и потом, когда семья Утесовых гуляет по вечернему Парижу. Бурно жестикулируя, он объясняет, что в России даже эстрадные песенки поют, как оперные арии, а вот Шевалье – как будто близким друзьям что-то такое душевное рассказывает. Лена соглашается с этим, но добавляет, что у нее ощущение, будто Шевалье уверен, что все любят его и только его. А это