Нашли Катю на третий день к вечеру недалеко от села, около большой, упавшей от старости ели, которую Катя, видимо, решила перелезть, но зацепилась платьем за короткий сук и упала вниз головой прямо в небольшую лужицу за мертвым деревом. Ручки у девочки были исцарапаны в кровь, тело сильно искусано комарами, а платье осталось чистым. Видимо даже в лесу девочка старалась его беречь, чтобы не расстраивать маму…
До деревни девочку нёс на руках дед Абросим. Он был большой седой и суровый, его лицо напоминало лик святого с одной из икон в доме Фроси. Маленькая девочка на его худых узловатых руках лежала, как большая и красивая кукла, на которую с болью в глазах смотрели сгорбленные местные старухи, прикрывая коричневыми ладонями беззубые рты. Никто из примкнувших к стихийной процессии женщин ничего не говорил, все держались из последних сил, чтобы не заплакать, и над всеми с резкими криками кружила огромная стая ворон.
Когда шествие приблизилось к дому Фроси – она мигом выскочила навстречу скорбной процессии, завыла, запричитала, воздела руки к небу. Но никто почему-то не пожелал её успокоить, не приблизился, не посочувствовал. Люди стояли отдельным темным островком и смотрели на горе скорбными глазами. Они всё понимали по-своему, как будто знали, как Фрося встретила своих детей после возвращения из приюта.
Потом Катя лежала на лавке в большой комнате, в деревянном гробу из осины и с ней приходили проститься незнакомые люди, как с настоящим взрослым человеком. Как будто она выросла после смерти, стала такой же, как они. Лица у людей были вытянутые и строгие, скованные тайной скорбью, только их желтоватые подбородки упрямо и остро выдавались вперед.
В большой комнате на этот раз сильно пахло ладаном. Какая-то старушка, утопая в сизом тумане от горящих свечей, тихим голосом читала толстую книгу в кожаном переплете. Её губы мерно шелестели в шепоте, а шершавые пальцы при этом теребили конец очередного листа, и от этого углы всех без исключения страниц в старой книге были темноватые и неровные, как бы немного поеденные мышами. Когда читающую старушку о чем-нибудь спрашивали, она делала испуганное лицо и что-то быстро отвечала, но что она говорила, никто не мог разобрать, потому что шепелявый и свистящий звук её голоса был похож на шелест осенней листвы.
Из детей по-настоящему смерть Кати переживал только Алешка. Он затосковал. Несколько раз подходил к бедной Кате, брал её за руку, вернее дотрагивался до холодной Катиной руки, и тихо-тихо повторял: «Ты, Катя, была самая любимая сестра у меня. Прости… Тебя никто не любил, а я любил. Честное словно». Если бы Алешка умел плакать, он бы заплакал, но у него не получалось, и от этого ему было ещё больнее.
Похоронили Катю на следующий день. Дед Абросим на телеге отвез маленький гроб до кладбища, там на двух ручниках с бабкой