Сызып ак нур белән… / Озари душу светом…. Мухаммет Магдеев

Другой свидетель – Мирсаит Юнусов, учитель той же школы – примкнул к нему, также стал работать в жандармерии. Итак, из обвиняемых они перешли в обвинителей. Когда же помощник начальника жандармского управления по Сарапульскому уезду запросил информацию на Юнусова, уездный исправник составил довольно интересный документ. «Юнусов, – пишет он, – пользуется дурной репутацией. Он дебошир и пьяница. Угрожает всем, заявляет, что он тайный агент жандармерии и на этой почве занимается вымогательством денег, стреляет из оружия. Револьвер ему подарил сам ротмистр Будагоский. Когда же в пьяном виде он был доставлен в полицейский участок, в его кармане были найдены фотографии голых женщин». Вот этот-то тип и утверждал, что бобинские – пантюркисты! Вот на кого делала ставку жандармерия!

      Можно привести ещё один пример. В поисках идей пантюркизма жандармерия дошла до крайней глупости. Читаем протокол допроса. Ученик Бобинской школы Хасан Ибрагимов. Вопрос: «Являются ли бобинские пантюркистами? Собирали ли они деньги на турецкий флот?» Ответ: «Да, они четыре четверга собирали деньги для отправки в Турцию». Свидетелю… 12 лет. Можно представить деревенского мальчишку, который дрожащей рукой подписал страшный приговор татарской нации. А следующий документ подтверждает, что сборы производились не для флота, а для оказания помощи учащемуся Бобинской школы, который поехал продолжать учёбу в греческий город Салоники, находящийся тогда под властью Турции.

      Но одно удалось доказать суду: всё-таки на портрете царя, висевшем в Бобинской школе, рот у Николая II был вырван. Бобинцам в конечном счёте предъявили обвинение по статьям 103 и 132 Высочайше утверждённого 22 марта 1903 года Уголовного уложения. За осквернение портретов императора и императрицы предусматривалась каторга не более 8 лет. Нельзя отказать Николаю Романову в проницательности: его подозрение подтвердилось в небольшой татарской деревне неизвестным шакирдом.

      Абдулле Бобинскому отдельно было предъявлено обвинение по 132-й статье за распространение литературы бунтовщического характера. Статья предусматривала заключение в крепость сроком не более трёх лет. Здесь нельзя не обратить внимание на мягкосердечный стиль Уголовного уложения: нигде не говорится «не менее», а только «не более».

      Итак, Бобинская школа стала жертвой политики царизма в отношении к нерусским народам. Но значение этого процесса в истории, на наш взгляд, было немалым. Бобинский процесс ещё раз подтвердил антинародный, реакционный характер царского самодержавия, его страх перед народами в период революционного подъёма. Дело Бобинских своей разносторонней программой обучения с уклоном к светским наукам, с революционным духом было выгодно прежде всего пролетариату, а не татарской буржуазии. Не случайно горячий сторонник бобинских преподавателей мугаллим из вятского края Шамсутдинов числится в жандармских папках как социал-демократ. Кстати, Шамсутдинов часто бывал в Казани и останавливался в квартире