Я осторожно вытянул руку, намереваясь дотянуться до него.
Он недоверчиво отступил, перебирая лапами по рулю. Я убрал руку. Он снова вернулся. Вдруг он склонил голову на бок и членораздельно произнёс:
– Корвус. Кор-вус.
Уже когда он стал расхаживать по рулю велосипеда, отсутствие страха перед человеком дало мне догадку, что это дрессированная птица. Возможно, улетела от хозяина, и тот её разыскивает. Когда же ворон стал произносить слова, это лишь подтвердило мою догадку. Я знал, что в имитации человеческой речи врановые одни из лучших – так же как то, что соrvus по-латыни значит «ворон».
– М-м…Лукьян – несколько неуверенно представился я. – Вот и познакомились.
Ворон вдруг расправил крылья, оттолкнулся и взлетел вверх. Сверху послышался шум и треск. Падали листья и желуди. Затем я вновь услышал хлопанье крыльев. Он вернулся и уселся на руль. Но на сей раз он в клюве держал маленькую веточку с листьями посередине которой я заметил желудь…
Велосипед мой стоял не совсем перпендикулярно, и один конец его руля был ближе ко мне, чем другой. Ворон, перебирая лапами, переместился туда и выгнул шею, словно…да, хотел мне это передать.
Я удивился, затем поднял спину из своей дубовой ниши и вытянул руку.
Ворон раскрыл клюв.
Листья вместе в желудем упали мне в ладонь.
… Всё, что я только что описал выше, казалось чем-то нереальным и более походившим на один из моих снов, чем на явь. Но только это была стопроцентная явь.
Я вопросительно смотрел на ворона. Так же как, как мне кажется и он на меня.
– Цибус, ци-бус! – вдруг громко гаркнул он.
Я неволько вздрогнул, и удивился на эти слова больше. Я не знал что это значит.
– Что-что? – спросил я.
Он повторил.
– Не понимаю, – сказал я.
– Цибус, ци-бус, цибус…
– Чего ты хочешь?
Он задрал голову верх, открыл рот и зацокал клювом и затем сделал глотательное движение так, что я увидел на его горле волку.
– Ты хочешь, чтобы я …
Он снова задрал голову и повторил это.
– … чтобы я это…съел?
– Цибус, цибус, цибус.
Я широко раскрыл глаза. «Абсолютный бред» крутилось в моей голове. Тем не менее… да, тем не менее, я оторвал желудь и, очистив его от скорлупки, положил в рот и стал жевать. У него был горький вкус, что сразу отразилось на моём лице. Птица, видимо, заметила это и тут же разразилась гортанным бормотанием больше похожим на смех. Похоже, он действительно смеялся надо мной. На ум мне сразу пришло старинное слово «гортанобесие» из церковно-славянского,