Однажды, когда он возвращался домой, карманы у него были сильно оттопырены от груш, чуть ранее мирно висевших в саду каких-то доверчивых шведов, а полиэтиленовый пакет, предназначавшийся для рыбы, был набит маслятами, в изобилии росших на частных территориях. Получив за это хорошую взбучку, он выяснил для себя, что здесь не принято ничего трогать и брать, даже если это висит и лежит просто так и не отгорожено никакими заборами.
Метро зарывается в землю только в центре города. На окраинах вагоны идут по поверхности, лишь иногда ныряя в тоннели пробитые в скалах. Вдоль пути на открытых местах идет металлическая сетка, за ней иногда появляется скалистый ландшафт, сосны, утопающие в зелени виллочки. Если сойти на Estlandstoriet, то путь до дома короче, но надо все время подниматься в гору. Мальчик с дедушкой вышли на Blackberry. Возвращаясь домой, дедушке было легче идти по спуску – в последнее время у него все чаще болело сердце. Этот путь они шли долго. Приходилось останавливаться через каждые десять-двадцать шагов, чтобы отдышаться и подолгу сидеть на придорожных скамейках. Борис Павлович старался дышать глубоко, но воздуха не хватало, правая рука его все время массировала то место на груди, где находилось сердце. А мальчишку постоянно терзала одна и та же странная и какая-то дикая по своей сущности мысль: «Только бы не здесь, только бы не здесь…» Слово «умереть» он боялся произносить себе.
В последний день он был в городе один. Ему хотелось еще раз побродить по узеньким улочкам старого Стокгольма. Недалеко от Королевского Дворца у входа в собор немолодая женщина продавала белые, как бы мраморные, крестики с серебряным Христом, распятым на них. Мальчишка вошел вовнутрь. Полумрак. Деревянные скамьи, проход между ними. Лицом к алтарю стоял мужчина. Голова его была опущена. Еще несколько человек, видимо туристы, осматривали помещение, каждое слово и шаг гулко отдавались в каменной тишине, уносясь куда-то вверх.
Было здесь неуютно, холодно, каменно. Он вышел на улицу в теплый августовский вечер. У женщины, которая продавала крестики, он купил один – самый маленький.
По дороге к метро ему повстречался тот самый швед, который был тогда на пароходе. Он шел быстро, лицо его выражало сосредоточенность в себе. Наверное, он уже не помнил и кино про пионеров, и красивую женщину в танцевальном зале. Ехали в порт. И вместе с надвигающимся фиолетовым небом надвигалось и росло тяжелое чувство, хотя уезжать всегда легче, чем оставаться. В порт приехали, когда уже почти стемнело, лишь алела узкая полоска там, на западе, куда ушло солнце.
Таможня в вещах не рылась, даже не открывала и не смотрела их. Тетушка и кузены стояли внизу в толпе демонстрантов с плакатами «Советы, вон из Праги» и т. д. и провожающих, отделенных от корабля кордоном полиции. Дедушка с трудом пробился к борту, чтобы