И первой пашни борозда,
Гуляет в небе ветер звездный,
Пусть надежд уносит дым,
Еще не все, еще не поздно,
Осталось время – молодым,
А по утру затихнет вьюга,
Зарею загорится лес
И круглолицая подруга
Рассыплет золото чудес.
Деревенька на берегу озера. Та самая, где когда-то, закинув учебники в сарай, он уходил в лес искать заячьи тропы. Старые раскидистые липы, покосившаяся, почерневшая от времени часовенка в тени старого высокого дуба, но чисто внутри, иконка в углу, лампадка тлеется под ней, крест железный, витиеватый, на коньке. Праздник деревенский Спас, когда съезжаются со всей округи и гуляют широко с водкой, песнями, гармонями и танцами в клубе…
Совсем недавно было так. Ныне – покосилась совсем часовенка, нет иконы в углу и креста на коньке. Спас – напьется только полуприезжая молодежь да шляется ночью с охрипшим от натуги магнитофоном.
Зима. Слякотная, ненастоящая. Снег чернеет, тает, но сверху сыплется новый. И он превратится в грязноватую воду, уйдет в люки. Но издалека, как будто из светло-серого тумана, начинают вырисовываться, принимать реальные очертания высокие белоснежные облака, осколки голубого неба, блеклое, раскаленное солнце, запах сена, стрекотание кузнечиков, мычание коров, идущих с выпаса, неприметный ветерок заставляет трепетать листья осины, шевелит тяжелые, дотянувшиеся почти до земли ветви березы…
Тихо на улице. Сено душистое.
Листья колышутся ветром дыша…
И опять эти страшные сны. Что это – плод воспаленного воображения или нечто большее – отражение всеобщего, вселенского страха? Красно-черные вертолеты распыляли с блекло-серого неба ярко-оранжевое вещество. Оранжевые плотные тучи резко снижались, но их относило в сторону ветром. Возникала напряженность и жалкая какая-то мысль, может это опрыскивают поля?.. Появились серебристые самолеты-сигары. Летели низко, неспешно, удалялись, исчезали. День угасал, солнце клонилось к горизонту, было душно. И тяжесть, непонятная доселе тяжесть и напряженность вдруг разрешились: там, на юго-востоке, быстро стало светлеть, как будто всходило новое солнце, вспыхнуло ослепительно, обдало смертельным жаром и разрослось неимоверно. Потом начало медленно угасать, превращаясь в черный зловещий гриб.
Он бежал, мучительно бежал. Ноги не слушались, вязли в тягучем воздухе. Эпицентр должен быть где-то рядом, здесь, и он знал это. И он бежал туда, где был его дом, его дети, собака. Они были рядом, и надо только перебраться через мост, надо успеть, ведь они ничего не знают. Но бежать было невозможно. Ноги с трудом отдирались от земли. И он не успел… Где-то наверху ярко вспыхнуло. Он не увидел вспышки, но почувствовал ее каждой клеткой своего тела. Она была похожа на ту, что почудилась когда-то ему в самом конце стремительно расширяющейся мысли. Боли не было – ее уже нечем было ощущать. Вспышка угасла, превращаясь в темно-коричневую массу… Вот оно оказывается как… Его не стало. Не случится то, чего очень боишься. И не сбудется то, на что очень надеешься.
Грусть – когда