Прощание с Ленинградом. Сергей Городецкий

читает Соловьева и находит то самое – свое, читает Толстого – и оказывается не он один думал так (я думаю о том, что я думаю, а теперь я думаю о том, что я думаю о том, что я думаю…), ему близки Сомс и Джолион, скучна занудливость Достоевского, противен Чацкий и близок Печорин, душа его рвется туда, где по лунной дорожке вслед за Пилатом и Иешуа бежит лопоухий пес… Стихи Зинаиды Гиппиус – Я все услышу и пойму, но все-таки – молчи, будь верен сердцу своему, храни его ключи, я пониманием оскорблю, не потому, что не люблю, а потому что болен я, и я не ты, и ты не я… Из собрания Жюля Верна особенно протерта одна книга – «Таинственный остров», а Дюма пылится на полке. И давнишнее, что вспоминается, когда пальцы нежно листают пожелтевшие страницы: Эми и Гудвин, Железный Дровосек, Незнайка, Олененок Бемби… Где вы сейчас, с кем?

      1965. Лето. Пески.

      Случилось горе. Умер кот Кузьма. Его похоронили под яблоней. Умер скворец с раной под крылом. Зачем он посадил его в коробку тогда… Может быть, он не умер бы на воле.

      Скворца хоронили у забора. Завернули в тряпочку, а на могилке поставили крестик из палочек.

      13 июля 1973. Пустой Брод.

      Небо было раскаленным и поэтому белесым. Сегодня (а не одиннадцатого) отмечали день рождения Бориса Павловича, потому что все приехали. Настроение у него было почему-то скверное, хотя все убеждали, что тринадцать – хорошее число.

      Осень 1973. Лужская городская больница.

      Первое, что поразило, когда он увидел деда, было то, что тот был не брит. Седая короткая борода, нервные, бледные с желтоватым оттенком руки. Он улыбался. Они разговаривали, больной с соседней койки мешал, постоянно встревая в разговор.

      2 мая 1974. Ленинград.

      Бледное худое лицо, сгорбленный силуэт, белые, как будто покрытые пленкой глаза… Последнее время у него участились затяжные приступы сердечной астмы. Они пошатнули его память, но его разум мучительно боролся с этим недугом. Он забывал имена, путал слова, но сразу чувствовал, что говорит не то, и старался поправлять себя, постоянно извиняясь за свои нелепые ошибки.

      Таким запомнился он и его отражение в тусклом коридорном зеркале.

      3 мая 1974. Сертоловская учебка.

      Казарма. На стене плакат: квадратного вида мужчина сидит за рулем комбайна, внизу надпись «Партия – наш рулевой».

      4 июня 1974. Сертоловская учебка.

      Всех выстроили на плацу. Молодые воины должны были смотреть, как командир части раздает грамоты и пожимает руки отслужившим. Солдат стоял в предпоследнем ряду строя.

      Зеркальце, маленькое зеркальце выскользнуло из рук и разбилось вдребезги об асфальт…

      Мой поезд ушел… Я стою на перроне.

      Стою и смотрю неизвестности вслед.

      Два красных огня на последнем вагоне

      Исчезли в тумане. Исчезли – их нет.

      Я помню, как все в этот поезд садились,

      Кто раньше,