Признаться честно, сейчас он и сам бы с радостью бросился на наёмника, дабы голыми руками свернуть тому шею или, ещё лучше, утопить мерзавца в грязи и крови им убиенных. Однако идейка-то была так себе. Двое хороших людей уже пошли на поводу у подобного «праведного гнева», и вот чем это обернулось. И хотя оба они приходились Бруту добрыми знакомыми, правом отомстить за их гибель он сейчас не располагал. Не ранее, чем выяснит, что дезертиры для всех них готовят. Бремя командира, мать его.
– Эй, в чём у вас там дело-то?! – крикнул меж тем наёмник, соизволив всё же утереть с лица. – В чём заминка? Я сдаюсь, добрые люди. Подходите и возьмите меня!
Вторив словам, Сэндел выставил вперёд руки, соединив запястья так, как если бы их стягивала верёвка. В его сторону тотчас же полетело ещё больше камней, но наёмник удосужился лишь лениво отмахиваться от тех из них, что метили в лицо и голову.
Но вот неровный строй контрабандистов и селян заволновался, и вперёд выступил некий смельчак, готовый принять вызов. Камнепад прекратился как будто бы сам собой.
– Я же велел никому не приблежат… – начал было Брут, но осёкся, увидев, кто́ именно выступил вперёд. То был чужеземец. Такеда, кажется. Ему он перечить не стал.
– Во-от, значит, как!.. – выдохнул Сэндел. Развернулся и направился за мечом.
Широким, размашистым движением он вырвал клинок из груди война-охотника, позволив тому пасть наконец на землю, и встал в низкую стойку, водрузив лезвие себе на плечо и перемазав тем самым дорогие одежды. Замер, изготовившись к бою. Посуровел.
Такеда же напротив, – хоть и держал оружие наготове, но ступал спокойно и чинно, словно собирался не более чем мимо пройти. Лишь взглядом он выдавал свои намеренья. Остановившись аккурат в шести шагах от наёмника, чаандией воздел меч и взмахнул им с такой силой, что вымазанное кровью лезвие в миг очистилось. Багряные капли легли на истоптанную грязь рисунком идеально ровного алого крыла. Любой живописец оценил бы.
Снова взглянув на лезвие, Такеда, тем не менее, не удовлетворился его чистотой: достал платок, – белённый до такой степени, что средь смога коптящей в костре смолы он резал взор, – приложил к клинку и прошёлся им от гарды и до самого острия.
Помаранный, утративший всякую чистоту платок упал прямо в подножную грязь.
Такеда вернул клинок в ножны и замер в фехтовальной стойке; хорошо известной и уважаемой в его краях, но наверняка чуждой для местных невежд. На наёмника, который беспрестанно буравил его взглядом, он не смотрел. Взор свой устремил ко влажной земле.
Так они и застыли, недвижимые, будто каменные изваяния. На мгновение, другое, третье… у мастеров клинка свои причуды. И едва лишь наёмник приготовился рвануться вперёд, – присел чуть ниже, рукоять меча сжал посильнее, – как в спину ему бросили:
– Довольно, Сэндел! Всё, уходим. Возвращайся!.. – и ещё парочку крепких словес вдогонку,