– Вы слишком любите этот мир, – произнёс он медленно, не надеясь на то, что Зима правильно его поймёт, потому что мысль, только что поразившая его, показалась бы демонессе абсурдной.
И еретикам там, внизу, к суду над которыми он должен как можно скорее вернуться, эта мысль показалась бы абсурдной, хотя полностью и ясно объясняла все их не имеющие другого смысла действия: посягать на жизнь Часовщика – это всё равно что покушаться на жизнь самого мира, потому что никто, кроме Часовщика, не сможет благословить Машины Творения. И если убить Часовщика, те не смогут включиться перед Хаосом. Мир погибнет.
– Узнав, что ваш брат вернулся, я испытала страх за вас, – честно призналась Зима. – Не думаете ли вы, что он – не что иное, как призрак из мира, который рассеялся словно дым с первыми лучами Зари? Не думаете ли вы, что он сам рассеется туманом на ваших руках, когда уйдёт тучная ночь?
Часовщик вспомнил эти лучи. Кроваво-алое полотно впервые заходящего солнца, впервые укрывающее небо, словно саваном. Солнце уходило тогда из сакра Храма в сакр мира. И их хрупкое, но искреннее братство истончалось и исчезало навсегда вместе со светом последнего Длинного Дня.
Он вскинул взгляд в раскрытое окно, за которым дрожала подсвечиваемая кострами внизу темнота. Сегодня солнце скрылось от Храма в последний раз. Это было так… механически. Заставляло чувствовать мир таким одушевлённым, так походящим на машину.
– Он мой возлюбленный брат, – мягко прошептал Часовщик, пригладив супругу по плечам, но она отозвалась сразу же:
– Это не так. Ваш возлюбленный брат умер. И вы подпустили эту ржавчину, ересь, к себе настолько близко, потому что надеялись тайно, что сегодня кинжал войдёт в вашу плоть, и отстежное лезвие останется внутри, и вы умрёте в последний день солнца на ступенях, между Храмом и Святилищем. И тогда бы ваш брат, ваш возлюбленный брат, Всадник Хаоса бы пришёл. И взял себе мир, который вы приготовили для него. И, – Зима коснулась его волос, проведя по виску длинными пальцами с серебряной кожей, – он сделал бы этот мир счастливым.
– Да, – согласился Часовщик, вспоминая тот холод, который почувствовал, когда понял, что его несостоявшийся убийца мёртв, – да. Но Всадник не вернулся, он не вернётся. Как никогда не вернётся Длань. И ты должна служить моему живому, вернувшемуся из небытия брату, который не предал и не оставил меня в нужде. И ушедшая Длань, и погибший Всадник были братом и сестрой и Ювелиру тоже, и он имеет право взыскать с меня за их судьбу. И я надеюсь, что не поступит так, как Конструктор, отказавшийся от мести, но не сумевший простить. Пусть Ювелир скажет мне всё в лицо, пусть он потребует…
– Если он мне скажет об этом, – вкрадчиво произнесла Зима, касаясь лица мужа в жесте