Шаффхаузен пристально взглянул на Дюваля, на секунду предположив, что у впечатлительного молодого человека только при одном виде Сен-Бриза-старшего разыгралось воображение, однако отмел эту версию как несостоятельную.
– Он вам угрожал?
– Нет, нет… но… он сказал, что если я вас не позову… и вы его немедленно не примете… то он прострелит себе ногу, и вы и клиника будете отвечать за его срыв.
Граф де Сен-Бриз своей эксцентричностью и склонностью к демонстративным поступкам вполне мог поспорить с виконтом, Шаффхаузен уяснил это за те четыре трудные недели, что Эжен был его пациентом – после внезапной гибели жены и дочек.
Не в правилах профессора психиатрии было уступать шантажу и эмоциональному давлению, однако в данном случае упрямство могло обойтись слишком дорого, и самому Шаффхаузену, поторопившемуся с выпиской неуравновешенного пациента, и репутации клиники «Сан-Вивиан».
В то же время он вспомнил еще кое-что, усилившее дурное предчувствие, а именно – недавний ночной звонок пьяного Эрнеста Вернея, в клинику и на его личный номер. Память так же услужливо подбросила упоминание художника о своей работе на съемках новой киноленты, где его кумиру, Жану Марэ, отведена главная роль… Шаффхаузену не составило труда связать воедино все эти звенья, включая появление в приемной взбешенного или доведенного до крайней степени отчаяния Сен-Бриза…
– Что ж… требует – примем. Идемте, Жан.
Подавив тяжелый вздох, Шаффхаузен встал из-за стола и отправился следом за Дювалем – принимать пулю или исповедь. Разумеется, он сам предпочел бы последнее первому, но будучи реалистом, по дороге к приемному покою на всякий случай дал Жану распоряжение предупредить санитаров и держать под рукой телефон полицейского участка в Жуан-ле-Пен.
***
Эжен сидел в кресле в просторной рекреации первого этажа, под сенью комнатных пальм и померанцевых деревьев, рядом с большой клеткой с попугаями, и, нетерпеливо постукивая ногой, ждал, чтобы доктор вышел к нему – или его пригласили пройти в кабинет. Пистолет он держал в правой руке, уперев дуло в колено, но предохранитель не был снят. Несмотря на грозные заявления, сделанные на пороге клиники, в намерения Сен-Бриза не входило калечить ни самого себя, ни доктора, ни кого-либо из персонала… Человека, которого он в самом деле хотел угостить свинцовой пилюлей, здесь не было, но его отвратительный образ навязчиво маячил перед внутренним взором и доводил до мигрени.
Услышав шаги, граф поспешно повернулся в сторону лестницы, и не ошибся: по ступеням спускался Шаффхаузен, подтянутый, невозмутимый, в неизменном строгом костюме, белоснежной сорочке и галстуке, со строгим взглядом сквозь очки в золотой оправе. Его появление подействовало на Сен-Бриза как глоток коньяка: в груди потеплело, и нервная дрожь стала успокаиваться. Эжен знал, что Шаффхаузен ему