Его тоже бросили, или он бросил сам, поняв, что его просто используют как впитывающую губку. В нашем общении не было слов этих любовных сюсюканий, отголосков бьющихся в экстазе сердец, поэтому нас и не видели никогда вместе. Мы могли стоять рядом, но обращались к нам по отдельности, отчего общих друзей у нас не водилось. Я мог пару слов сказать о нём знакомым, они лишь шутили, а потом забывали.
– Саш, давай я тебя спрячу.
– Куда?
– Не хочу, чтобы тебя всё-таки увидели.
Я выдохнул в пространство балкона густое облачко мягкого пара. Саша исчез в нём. Губ коснулась влажная бабочка прикосновения. Как пар развеялся, Саши уже не было, только шаркали тапочки по квартире.
***
Проносятся серо-зелёные истуканы панельных окраин Санкт-Петербурга. Тысячи глаз окон, слепо бдящих друг за другом через перекопанные дворы. Спальный район, все вернулись в него поспать, чтобы съездить на заработки в центр, в уже совсем иной город.
«Я всю свою разумную жизнь просуществовал на Ржевке. Прекрасный район, воспитывающий в наблюдательных людях карму микробиолога. Он с рождения даёт тебе выбор. Ты можешь участвовать в его стагнирующей экосистеме, не задумываясь о будущем, а можешь смотреть куда-то в дальше, за его бетонные стены долгостроев».
Подол пальто развевался на ветру, зимние нелепые боты хрустели робко лежащим полусантиметром снега. Впереди лежали оголённые на зиму ивы, нависающие своими бутонами веток над подмёрзшим парковым прудиком.
«В таких условиях ты заведомо философ, тебе достаточно взять ежедневник и описывать, как и почему действуют люди вокруг тебя. Начнёшь описывать, как живёт камень на берегу загаженной Охты, как существует стрекоза в соседнем лесопарке, придёшь и к человеку. На человека много времени не понадобится, его бытие определяет сознание, пожелавшее связаться с местечковыми законами групп, что тухнут на фудкортах, приворовывая, или благоухают во дворах за баночками пива. Мамы нужны, чтобы гулять с орущими детьми, дворники – заменять будильники, по утрам шурша веточками своей метлы, только от пэпээса не знаешь что ждать, он просто существует».
Притоптал снег у одной из ив, что на взгляд была самой прочной и удобной в своём самом что ни на есть женском изгибе. Кожа перчаток, хватаясь, пропускает холодок промёрзшей коры, совсем уже размякшие от невнятной спортивной жизни мышцы натянулись, втягивая меня на иву. В лицо стал порошить чистый снежок, забиваясь под ресницы.
Обезьяной запрыгнув на незнакомые ветки, я уселся на удачно проросшем уголком стволе, который будто всегда хотел собирать на себе