– Помни же, если ты проговоришься ему, если ты хоть одним словечком заикнешься ему о моем несчастии, – я возненавижу тебя! – понизив голос, но страстно, повелительно и угрожающе говорила Ирина. – Слышишь, Сережа? Возненавижу! И тогда между нами все будет кончено…
Ответа Домбровского я не расслышал, так как разговаривавшие удалялись. Я же стоял, закусив губу, неподвижно. Она сказала: будет все кончено. Следовательно, с вами, Гришенька, разыграли комедию? Маленькую комедию…
Ну, что, тем лучше! Для всех лучше. И, главное, – для Сережи. Что ж, отлично!.. Досадно, конечно. Что я такого дурака свалял… Попался на удочку хитрой девчонки. Но о каком же это несчастии она говорила? Почему ей так желательно скрыть его от меня?
Странное существо человек! Я искренно, сильно любил Сергея, желал ему добра, стыдился вспыхнувшего было во мне влечения к его невесте – и в то же время было неприятно, что Ирина только дурачила меня.
Громко насвистывая, я пошел дальше, но впереди ничего уже не было слышно, кроме щебетанья какой-то птицы. Я засвистал громче и почти тотчас откуда то сбоку раздалось звонкое: – Ау, Гриша!
Повернув туда, я увидел Сергея и Ирину. И опять мое сердце больно сжалось, так плохо выглядел мой приятель.
– А мы вас давно уже ищем, – сообщила молодая девушка и лукаво-лукаво добавила: – Хороша у нас малина? То-то, верно, полакомились!
Я насмешливо посмотрел на нее и с ударением ответил:
– Нет, слишком уже зрелая на мой вкус. Одну-две ягодки можно еще съесть, а больше – противно.
– Будто бы? – прищурившись спросила Ирина. – А чего же вы там так долго сидели?
– Тоже искал вас, да никак не мог ориентироваться.
– Да, здесь новому человеку не мудрено и заблудиться. —согласился со мной Домбровский.
– Ну, теперь ты, Сережа, будешь гидом своего друга, – сказала Аратынская, – а я вас покидаю. Пойду купаться. До – сви – да – ния, мсье.
Она бросила мне нежный, молящий взгляд, потом тихо засмеялась и, сорвав на ходу с одиноко стоящей яблони большое, прозрачное яблоко, ушла, подбрасывая его, как мяч.
11.
Оставшись вдвоем с Сергеем, мы медленно, молча пошли дальше. Я не решался заговорить, опасаясь, не скрываются ли где-нибудь в кустах не скоромные уши и, выжидательно посматривал на него. Как он изменился… Как страшно изменился!..
Возможно, что и он боялся того же. Подумав это, и горя нетерпением узнать, что он мне скажет, я произнес:
– Знаешь, что. Сведи-ка ты меня в поле… Я люблю простор, а туту все деревья и деревья. Мне тесно среди них.
– Сделай милость, пойдем, – видимо обрадовался он, поворачивая обратно.
Скоро сад остался за нами. Эта местность была мне не знакома. Дорога, по которой я приехал, проходила по другую сторону усадьбы. Перед