– Прием… – он взялся за переговорное устройство и зажал на нем неприметную кнопку, – база прием. Это «Высокий», ответьте.
В ответ лишь молчание. Размеренное, гипнотизирующее шипение. Будто бы на той стороне приемник закинули к миллиону гремучих змей. Ничего кроме шипящей пустоты.
«Быть может, это и слышит человек, умирая…», – Вдруг подумалось ему.
Может это шипение и не молчание вовсе, а наоборот все разговоры, и голоса слившиеся в один шум настолько плотно, что невозможно становится что-либо различить. Всегда им «белый шум» воспринимался как символ пустоты. А сейчас думалось наоборот, что это показатель чрезмерной полноты… Такой полноты, что теряется всякий смысл… Как будто для галочки покрутив еще несколько ручек, он, плюнув, выдернул шнур радиостанции из розетки. Та, так и не вымолвив ни одного слова, моментально затихла. Михаил оставил немой прибор на столе, не став его далеко убирать. Только в такие моменты жалел он, что не разбирался в электрике. Казалось бы абсурдно, попасть на подобную работу не зная, электрики. Но он попал, потому что больше никто и не соглашался… Обратная дорога к дому заняла чуть меньше времени, и уже подходя, увидел он, что девушка покинула жилище и вышла на крыльцо.
– Ну что? – она выглядела обеспокоенной.
– Да ничего. Связи у меня нет.
Девушка, до этого вытянутая в струну, казалось, выдохнула всем телом, плечи ее опустились, и она на секунду прикрыла глаза. Михаилу это показалось несколько странным, как впрочем, и сами обстоятельства пребывания ее здесь. Так что он лишь зашел в помещение и, забрав нужную связку ключей, вновь отправился наверх к зимнему дому. Тем временем Ира, так и осталась на крыльце, вдыхая свежий морской воздух. Она облокотилась на перила, и казалось, глядела именно туда, где гордо высилась стеклянная макушка маяка.
На смену дню стремительно приходили сумерки. Кое-как, прибравшись в зимнем доме, Михаил пригласил девушку расположиться на новом месте. Внутри, дом, выделенный ей, несколько отличался от основного. На одной из стен расположился советский ковер, задающий тон всей комнате. Спальня не отгорожена была стенами, а вместо верстака в углу засело крупное мягкое кресло, в котором явно давно уже никто не сидел, и оттого оно, такое величественное, было покрыто пылью и закидано теплыми одеялами. Но Ира выглядела вполне удовлетворенной подобным жильем. Казалось, не смущала ее неказистость и невзрачность окружения, столетняя пыль и скрипучие половицы. Она будто в музее осторожно осматривала всякий предмет, попадавшийся ей на глаза, не решаясь его тронуть.