– Цепляй теперь свои бумажки!
– Спасибо, солнышко! Только из-за этих «бумажек», как ты говоришь, вчера такой сыр-бор разгорелся! – начала с волнением, торопливо рассказывать Таньча, прикрепляя листочки кнопками, и не забывая кокетничать. – Сам министр звонил… Ректор злющий ходил. Кричал на всех… А потом позвонили… – и она прошептала на ухо Прокушеву. – Из самого ЦэКа44. Я чуть жвачкой не подавилась. Представляешь?! И говорят ему… Я подслушала немножко… Так, случайно… Чуть-чуть. Говорят: «Это не вашего ума дело, выполняйте, что приказано!» И бросили трубку… А там, Юрочка, – и она приложила руки к груди, – действительно, такое написано… Такое! Мне бы кто раньше сказал – не поверила. Сам посмотри, – и Татьяна, прикнопив последний лист на стенд, покачала головой и многозначительно ткнула пальцем в текст.
Прокушев бегло, с нарастающим любопытством прочитал положение о конкурсе и восторженно воскликнул:
– Ни фига себе! Вот это да! – и тут же помчался в аудиторию, где должна была проходить первая «пара».
– Чарышева не видел? – спросил он на ходу у Сашки Коренного.
– Нет. Не приходил ещё, – ответил тот.
Юрка забежал в курилку. Заглянул в буфет. Стал спускаться по лестнице и увидел входящего с улицы Вадима Чарышева. Вихрастого. С большими голубыми глазами. В незастёгнутом сером пальтишке.
Можно было смеяться над его некоторой несуразностью и лопоухостью, и тут же восхищаться аристократичной утончённостью и красивым профилем лица. Правда, если бы пришлось начинать представление с его одёжки, то получилось бы довольно скудное и невзрачное описание.
На нём были дешёвенькие советские штаны «под джинсу», грубые и убогие. Не лучше смотрелась и серенькая рубашка детсадовского фасончика. Нелепо выглядели и его чёрные ботинки, почти такие, какие носили солдаты и милиционеры.
В чертах его лица было что-то такое, что одновременно подчёркивало строгую серьёзность и недоступность, но в то же время говорило о его какой-то детской наивности и искреннем простодушии. Этого простодушия было столько, сколько могла вместить его распахнутая миру душа. И эта открытость была неимоверно прекрасной. И в тоже время – невероятно опасной. Потому что именно с блаженного рая началась для человека дьявольская дорога в преисподнюю.
Чарышев ещё в дверях как примерный ученик предусмотрительно стянул с головы кроличью шапку. И, быстро спускаясь в гардеробную, размахивал ею, держа за тесёмки.
– Вадька, это наш шанс! – тормошил его запыхавшийся Прокушев, помогая ему на ходу раздеваться. – Три победителя поедут в Америку! – и он радостно запел на мотив известной песни «America the Beautiful». – Амэрика, Амэрика…
– Какую Америку? – недовольно перебил его Вадим, оттирая замёрзшие руки. – Вроде и мороза почти нет, а я задубел совсем, пока шёл…
– Конкурс! Конкурс студенческих работ объявили. «Прыжок через океан» называется, – страстно пояснял Юрка. – Три лучших получат…