В м-ре Балиморе я разочаровалась больше, чем в других, потому что ему больше всех доверяла, безосновательно и наивно, а он оказался плохим человеком, хотя что я на него так взъелась, а вдруг он знать не знал, что творилось у него под носом. Предположений было уйма, но не одно из них не имело доказательств, поэтому любые обвинения были бы беспочвенны, а домыслы бессмысленны. Я не отходила далеко от конюшни, выходила только в туалет и на несколько минут на свежий воздух. Остальные продолжали работать в обычном рабочем режиме: обслуживали посетителей, мыли лошадей, чистили стойла, а опытные наездники во всю готовились к скачкам. Мне было не до них, мой конь заболел и беспомощно лежал на сене в полном одиночестве, а значит, и речи не могло идти о тренировках, покуда он опять не встанет, не забьёт копытами и как следует не фыркнет.
На ночь школу закрывали, и мне пришлось одной заночевать в конюшне. С первыми сумерками все разошлись по домам, остался только сторож, который добросовестно просидел в своей будке до рассвета. Он был необщительный, даже не зашёл поздороваться, а мог бы ненадолго составить мне компанию. Скорее всего, он испугался непредвиденных обстоятельств и решил не искушать судьбу. Однако я бы не отказалась от общества, особенно ночью в трудный час, когда я не могла уснуть, – лежать на сене было неудобно. Оно кололо в спину и бока. Тогда я заскучала за постелью и треснула себя по лбу, уставившись наверх в деревянные балки, что забыла известить Аннет о ночёвке в конюшне. Я как вышла днём из дома, так до сих пор не возвращалась. «Аннет, наверное, с ума там сходит», – думала я и бранила себя за то, что вспомнила о ней в самую последнюю секунду, и уже обдумывала наперёд, что придётся извиняться и рассказывать ей всё, как есть.
Перед глазами всплыло лицо м-ра Балимора, мрачное и в смятение. На нём я видела следы переживаний, которые он не скрывал. Он опасался за меня и Душку, и оказался в жутком положение, когда всплыла наружу горькая правда. Не он, мне кажется, придумал пичкать бедных лошадей вредной химией, и вряд ли поддерживал того, кто это задумал. Он любил лошадей и ни раз проявлял к ним симпатию. Мне было даже страшно представить, что он мог бы быть причастен к столь бесчеловечным действиям.
М-р Балимор не отличался красноречием, был в меру строг и говорил всегда по сути, и не словом, а делом переманивал людей на свою сторону, добиваясь их расположения и уважения к себе. Он мог бы быть кем угодно: и сварливым, и жёстким, и требовательным, но никак не убийцей, травящей животных. Он больше остальных переживал, как бы мне самой не слечь, приносил поесть и заваривал чай в промежутках между работой. В голове не укладывалась, чтобы он мог согласиться кормить лошадей всякой гадостью. Уж кто, а м-р Балимор