Мне нравилось нежиться в постели и от безделья думать, что-то представлять. Одеяло спасало от солнца, или можно было встать и задёрнуть шторы. Я могла часами так лежать и ничего не делать, кроме как капаться в голове до тех пор, пока не постучит кто-то в дверь, или Аннет не занесётся как фурия в спальню с кучей идей и расписанием на каждый день. Она любитель расписать всё наперёд, а я спонтанный человек – сторонник неожиданностей. Вот она и прибегала к разным уловкам, подбивала меня на то, что дисциплина не грех и собранные люди деловиты и успешны, а расхлябанные так и мечутся всю жизнь в материальном и моральном недостатке.
Я сползла с кровати и спустилась вниз к входной двери. Кто-то упрямо стучал и не собирался уходить. Меня насторожила эта настойчивость. Обычно так ломятся в дверь, когда что-то крайне важное, но что могло привести кого-то в этот прекрасный солнечный день к нам на отшиб. Я пожала плечами и выглянула из двери, щурившись на солнце. На пороге стоял молодой симпатичный посыльный с конвертом в руке. Он велел расписаться и вручил мне письмо.
М-р Балимор спешил мне сообщить, что Душка заболел, и прошло уже пол дня, а ему не становится лучше. Видно, что писал он быстро, встревоженно, местами невнятно, пропуская буквы в словах. Тон письма был напряжённый и пугающий. Хорошо, что посыльный ещё не отчалил и, войдя в моё безысходное положение, по-человечески согласился подбросить меня к школе верховой езды. Я выскочила в чём была, набросив плащ поверх ночной рубашки. Мы мчались окольными путями, объезжая центр города, который в это время дня был перегружен и людьми, и транспортом. Туда стекались и туристы, и приезжие, а главные дороги пролегали через город, но добраться с одного конца в другой быстро без пробок не представлялось возможным, и мы были вынуждены делать лишний круг, чтобы не застрять в удушливой зажатой обстановке в полдень.
Поездка заняла дольше обычного, но всё же лучше ехать, нежели стоять. Я с натянутой улыбкой поблагодарила извозчика и вежливо откланялась, как только он меня высадил у железной кованной калитки, сквозь которую просматривалась вытоптанная дорожка, ведущая к конюшне через задний вход. Голова была тяжёлой и чумной, встревоженная мыслью, как там Душка, жив ли он. Меня ни на секунду не покидали слова м-ра Балимора. В письме он был обеспокоен состоянием лошади и даже намекал на непредвиденный исход, словно заранее хотел подготовить меня к самому худшему.
Я поспешила к деревянному павильону, где меня встретил м-р Балимор. Он был по-прежнему взволнован и выглядел уставшим, а бледный цвет лица говорил о том, что дела были плохи.
– Что случилось? Где он? – дрожащим голосом спросила я и тревожно забегала глазами по конюшне.
– Не волнуйтесь. С ним врачи, – ответил м-р Балимор и тяжело вздохнул.
Я рванула вперёд к стойлу