Теперь я чувствовала себя дома, на родной земле: горящие фонарики и их скромные тени на брусчатке, крепкие сплошные фасады домов, погрузившиеся в сон, и больше никакого ослепляющего света, и ни одного разрисованного здания со вздрагивающими от громкой музыки стенами. «Значит, вот каким будет Олд-Пардингем через сотню с лишним лет», – пробубнила я себе под нос, вспомнив световые приборы и яркие плакаты, похожие на наши скромные афиши. «Люди потеряют веру в Бога, – ужаснулась я. – Они падут так низко, а их души станут убогими. Не будет ни стыда, ни совести. Исчезнет нравственность. Какой кошмар!»
Дойдя до базарной площади и убедившись, что за мной не шествует кричащая толпа из будущего, я поняла, что ранее не замечала за собой способность странствовать во времени. Однако в этом фантастическом и дьявольском одновременно путешествии в ночное время суток присутствовало много разноцветных красок, самых поразительных оттенков. Из головы не шли те странные автомобили плавных литых форм с очень ярким, ослепляющим светом, что им можно было осветить пол улицы, а вычурность первых этажей старых зданий плохо вязалась с их стародавней патриархальностью. Дома всё те же, но освещение и люди, и транспорт, ни одной лошади, ни единой коляски, а должность кучера, значит, упразднили.
В общем, то сумасшедшее зрелище вызвало во мне безумный восторг и удивление, что меня рвало на части и валило наземь от переизбытка ощущений. Из каких-то своих соображений я твёрдо решила, что это была настоящая сцена из будущего. По сути, то, что мне довелось увидеть, могло бы быть чем угодно: и моим видением, и плодом моего больного воображения, и иллюзией, на худой конец. Расскажи я кому, никто не поверит, сочтут меня за сумасбродку. «Боже мой, – думала я, – что же теперь делать?»
Я вернулась к нашему дому и через задний вход прошла на кухню, а оттуда юркнула в прихожую, с интересом осмотрелась, заглянула в каждый тёмный угол и, прихватив с собою керосиновую лампу, поднялась наверх. Как раз огромные напольные часы в гостиной пробили три часа ночи и донесли моей совести, что я до сих пор не сплю. Часы были предметом восхищения, и всякий, кто заходил к нам в дом, невольно упирался носом в их старомодный циферблат, на котором под потрескавшимся стеклом бронзовая стрелка чётким строгим тиканьем отбивала каждую секунду времени, словно отмеряла каждому свой срок. Я не думала больше о времени и впервые расценила его относительным.
Под ногами скрипел паркет. С улицы доносился сердитый лай собаки, а так во всём остальном было тихо. Меня смущало