– Немудрено, что все хотят отсюда выехать, – Ева скептически осмотрела захламленную комнату, – как Фрида здесь помещается с двумя детьми? – судя по всему, кузина не обременяла себя уборкой.
На узкой кровати среди скомканного постельного белья валялись мятые вещи. Матрасики двойняшек прислонили к стене, рядом с разбросанными игрушками и еще одним ворохом детской одежды. На окнах темнел слой пыли. К комнате прилагался, как о нем подумала Ева, кухонный угол и выложенный плиткой душ.
– То есть дырка в полу и кран, – хмыкнула Ева, – ладно, я жила и в худших условиях…
Завтра она читала лекцию в местном госпитале Сорока и встречалась с университетскими преподавателями.
– Но сегодня у меня свободный день, то есть вечер, – женщина вытащила из кармана шорт пачку сигарет, – хорошо, что так, мне надо подумать…
Кухонный угол выходил на опоясывающий здание балкон. Над плоскими крышами торчали антенны, ветер трепал развешанное на веревках белье. Рыжее солнце медленно закатывалось за горизонт. Стоящий на улице джип Евы еще не успел запылиться.
– Машину даже помыли, – поняла доктор Горовиц, – вообще они предупредительные ребята, – высадив ее рядом с общежитием, водитель правительственного джипа уважительно сказал:
– Хорошего вам вечера. Может быть, доставить вас до магазина или, хотите, я привезу фалафель с хумусом? – Ева отмахнулась.
– Не волнуйтесь, я справлюсь, – она надеялась, что в шкафах у Фриды найдется какая-нибудь еда. Похлопав дверцами, доктор Горовиц обнаружила только початую пачку кофе и открытую бутылку дешевого американского виски. Ева одернула себя.
– Она знает, что делает, она взрослая женщина. Вряд ли Йони с Эммой недоедают, а что касается выпивки, – Ева повертела бутылку, – не мне ее осуждать, у меня никогда не было детей, – она вспомнила свой аккуратный почерк в истории болезни.
– Это распространенное осложнение, – обнадежила она Джеки, – бояться нечего. Эндометриоз может вызвать бесплодие, – Ева увидела в глазах Джеки тоску, – но не волнуйся, у тебя все будет хорошо. Боли скоро пройдут, милая, – всю дорогу от неизвестных ей пустынных скал до Беэр-Шевы Ева боролась с тошнотой.
– Это только начало, – напомнила себе доктор Горовиц, – я могу избавить Джеки от болей, – каждое такое лечение стоило Еве собственных страданий, – но я не имею права бросить ее на произвол судьбы, – во время осмотра Джеки быстрым шепотом рассказала Еве, в чем ее обвиняют.
– Я не убивала Шауля, – запавшие глаза девушки набухли слезами, – я никогда не подняла бы руку на моего наставника. Я уверена, что его убил другой человек, Ева, – смуглая рука доктора Горовиц дрогнула, ветер унес серый столбик пепла.
– Мой отчим, – Джеки всхлипнула, –