– Думаю, Фрида на меня не обидится, – Ева выжала тряпку над гремящим ведром, – лучше, когда через окна можно разглядеть, что за ними находится, – вид из квартиры был самый унылый, но Иосиф согласился:
– Ты права. Куда это девать, – он держал аккуратно разложенные вещи племянников, – погладить не получится, утюга я не нашел, – Иосиф сомневался, что Фрида вообще пользуется утюгом.
– В кибуце редко что-то гладят, – сказал он Еве, – но ты и сама все знаешь, – Ева повязала коротко стриженые волосы платком. Доктор Горовиц напоминала Иосифу мать.
– Мама тоже всегда энергично все чистила, – полковник улыбнулся, – она настаивала, что так отдыхает, – покойная доктор Горовиц была атеисткой, но перед Песахом она всегда устраивала генеральную уборку.
– И перед Новым Годом, как сейчас, – вспомнил Иосиф, – но Фрида всегда филонила, если говорить школьным языком, – он сам филонить не собирался.
– Больше ни в чем, – Иосиф перевернул баклажаны, – я должен быть достоин Евы, поэтому мне надо измениться, – кузина забрала у него одежду.
– Шкаф высох, – Ева протерла полки уксусом, – сходи за едой, а я приведу в порядок остальное, – Иосиф вернулся в общежитие с лепешками, овощами и хумусом.
– Настоящий делать долго, – извинился полковник, – но я пожарю тебе баклажаны, – он поймал себя на том, что не купил мяса.
– В Марокко я считал, что заставлю ее отказаться от вегетарианства, – мимолетно вспомнил полковник, – какой я был дурак. Скорее, она меня изменит, хотя уже меняет, – серо-синие глаза Евы смотрели на него без осуждения или презрения. Иосиф, как и хотел, рассказал ей все.
– Пришлось вернуться на двадцать лет назад, – вздохнул он, – но Ева только меня пожалела, – Иосиф с детства ненавидел жалость.
– В Требнице монахини гладили меня по голове, а я отворачивался, – вспомнил полковник, – только Шмуэлю я позволял меня обнять. Он кормил меня с ложки по ночам, чтобы никто этого не видел, он вытирал мои слезы, он не позволял мне биться головой о стену. Только Шмуэлю и потом маме я разрешал нежность… – он замечал в Еве знакомые повадки матери.
– Шмуэль словно часть меня, вернее, мы один человек, – понял Иосиф, – а Ева почти часть меня, у нас половина генов общие, – услышав его в кафетерии, кузина помолчала.
– Понятно, – наконец, сказала Ева, – то есть фотографии уничтожены и больше их никак не достать, – Иосиф пробормотал:
– Может быть, негативы остались у арабов, но где же их искать, – Ева вскинула бровь, он добавил:
– Я могу перебраться на Западный Берег, но проще