На перепутье. Следы на Снегу

даже каким-то чудом поступить, все равно чувствовал бы себя чужим в этом мире. Как, впрочем, и везде. Зачем оно мне? Каждая такая попытка лишь усугубляет чувство одиночества и оторванности от окружающих. Я не мог объяснить это ни Августу, ни Петру, как не смог донести и до старика Захара; они бы все равно не восприняли мои слова всерьез. В моем настоящем они видят свое прошлое, свои упущенные возможности, но это не дает им права пытаться изменить мою жизнь. У меня свой путь – я понимаю, что старшим трудно с этим смириться; им кажется, что уж они-то с высоты своего опыта точно знают, что для меня будет благом, но в том-то и дело, что все это им именно кажется.

      ***

      Да, я всегда и везде выгляжу чужим, даже в своей собственной семье. На поминках после похорон мамы мы с братьями сидели за столом, когда один из гостей, друг Айзека, вдруг спросил:

      – Вы все братья, да?

      Кирилл ответил, что да. Я, как обычно, отмолчался. Мужчина несколько минут в упор разглядывал нас троих, переводя взгляд с одного на другого, потом сказал, глядя мне в глаза:

      – Но ты другой.

      Я пожал плечами – что я мог ответить на такое?

      – Ты действительно другой. Ты ведь не из этой семьи? – гость не желал отступать и вознамерился докопаться до сути. Его напряженный взгляд и настойчивость не давали мне покоя, мне хотелось встать и уйти, но тут вмешался Август:

      – Отстань от мальчика, хватит его донимать.

      Он произнес эти слова таким тоном, что мужчина умолк и поспешно отвел глаза. Но в течение дня я не раз видел, как он следит за нами троими. Не знаю, почему мне запомнился именно этот эпизод, может, слова этого человека действительно меня задели.

      В конечном счете он оказался прав. Даже в своей семье я оказался чужаком.

      ***

      Мы быстро нашли дом Петра. Одна из типовых многоэтажек, больше похожих на муравейники, загромоздивших центр города. Неработающий лифт, тусклые лампочки в подъезде, едва разгоняющие мглу, переполненные банки с окурками на каждой площадке, вонь забитого мусоропровода. Я сделал музыку погромче, опустил голову, засунул руки в карманы, лишь бы защититься от назойливых запахов – чутье обострилось до предела. Август бросил в мою сторону встревоженный взгляд.

      Мы поднялись на шестой этаж; в конце коридора рабочие со страшным скрежетом волокли что-то тяжелое; меня передернуло; каждый громкий звук причинял физическую боль. Я нетерпеливо обшаривал взглядом двери в поисках заветного номера; коридор все не заканчивался; возле одной из квартир стояли пакеты с мусором, от которых смердело так, что меня едва не вывернуло тут же, на пол. Август подхватил меня и решительно потащил вперед; раскрылась другая дверь, вывалив поток яркого света, оглушительную музыку и запахи пригоревшей еды; это стало последним ударом, я отшатнулся и едва не упал.

      – Кажется, пришли, Алек, давай ключи, – видя, что я не реагирую, Август полез в карман моей куртки.

      Я едва держался на ногах, когда мы вошли внутрь. Солнечный свет больно ударил по глазам; я зажмурился и отвернулся от окна. Окружающий мир в такие минуты становился раздражающе-четким, до такой степени, что