С другой стороны, ты понимал, что видишь перед собой дряхлеющего мужчину, который добился уже многих целей и не ставит новых. Внимание которого уже не хочет ни на чём по-настоящему закрепляться. Остроумие которого всё больше походит на словоблудие. Который делает дело отчасти по привычке, отчасти для того, чтобы цепляться за него в жизни, как утопающему – за соломину. Который не может уже ни огорчиться чем-либо, ни чему-либо обрадоваться на полную катушку. Который мало что – и всё меньше – в жизни воспринимает всерьёз и почти надо всем потешается – но и потешается вхолостую, без настоящего остроумия и без смысла. Не трясущиеся пальцы, не горбатая спина – но вот такая утеря серьёзности вдруг ужасала меня в стариках. «Нет, я таким не буду», – зарекался я и тотчас понимал, что и они не хотели быть такими и всё-таки становились незаметно для себя.
Настал день нашего возвращения в Вершино-Рыбное. С осенними дождями слякоти на его улицах прибавилось, но зато совсем не стало страху: слякоть стала холодной, и свиньи отказывались в ней валяться. Отряд, в котором работали студентки, приехал на день раньше, чем наш. Они встретили нас с оживлением, и сейчас же было условлено отмечать, снова у костра, окончание полевого сезона. Отбытие девушек в Красноярск было назначено на следующий день, наше с Никицким – на день позже.
Расположились мы с Антоном опять в доме тёти Маруси, но за хозяйку теперь выступала её сестра. Тётя Маруся находилась в больнице в Красноярске.
– Что-то серьёзное? – спросил Антон.
– Ой, не знаю. Разве по пустяку в город пошлют? Маруся сказала просить вас, как приедете, крышу в одном месте подлатать.
Сестра подвела нас к стене и дала пощупать влажные обои.
– Рубероид есть?
– В сарае. А я вам молочка принесу.
Мы отыскали на дворе длинную лестницу, поменяли в ней несколько сгнивших перекладин и слазали на крышу.
Рубероид на скатах там и сям топорщился струпьями, и Антон сказал:
– По-хорошему, тут всё перекрывать надо. Но у нас нет времени – прости, тётя Маруся. Я думаю, пока будет достаточно две полосы поменять.
– Ты умеешь?
– Кто был в армии, тот умеет всё. Ладно, завтра.
В камералке мы взяли у Леонида по двадцать рублей в аванс, зашли в магазин и купили чайную наливку. Шоколаду «Пикантного» в тот раз в продаже не оказалось. Потом мы прошли к книжному – он предлагал для чтения только навешенный на дверь листок с объявлением «В отпуске до 3-го октября».
– Всё не так, как летом, – заметил Антон. – Но главное всё-таки на месте.
– Что главное?
Антон засмеялся:
– Наливки: и в прямом и в переносном смысле.
Почти смерклось, когда мы зашли за Светой и её подругой.
– А